Приключения Оффенбаха в Америке

Давно миновали те славные времена, когда кандидат на пост короля утверждался, еще лежа в колыбели, и ему потом оставалось лишь ждать, пока освободится вакансия, – никаких предвыборных кампаний, речей и прокламаций! Эта мирная традиция была поломана, когда добрейшего Людовика XVI – пардон, тирана Луи Капета, отправили на гильотину, казнив заодно его кузена Филиппа Эгалите (главу Орлеанской династии) и уморив для надежности в тюрьме маленького дофина. Зато младшие братья-Бурбоны, Прованс и Артуа, успели уехать в Кобленц до того, как монархию сменила Республика, где власть принадлежит представителям народа. Свобода, равенство и братство! Впрочем, не для всех: аристократов революционеры равными себе признать не пожелали и без всяких братских чувств сажали в тюрьмы, лишая свободы и часто жизни. Представители народа так рьяно отстаивали его интересы, не считаясь с расходами, что оголодавший народ в конце концов потребовал «хлеба и короля». Вместо короля он получил императора, но это было лучше, чем пятиголовая Директория. На десять лет жизнь превратилась в сплошной праздник: Наполеон Бонапарт одерживал одну военную победу за другой, пока не потерпел сокрушительное поражение.

Не доверяя французам, европейские монархи сами выбрали им короля, уверенные в том, что старый конь борозды не портит. Но у власти должны становиться молодые, с быстрыми ногами и крепкой памятью, а раздобревший за время изгнания Прованс, воцарившийся как Людовик XVIII, позабыл выплатить пенсию Наполеону, томившемуся на Эльбе, и тот не счел за труд вернуться в Париж за деньгами, собрав по дороге армию. Короля же, вынужденного нанести незапланированный визит в Гент, больше всего интересовало, не забыли ли в Тюильри вместе с казной его разношенные туфли, ведь в других он ходить не мог. В дело снова вступили иностранцы: герцог Веллингтон, раздосадованный тем, что ему пришлось спешно покинуть им же устроенный бал в Брюсселе, выместил всю свою злость при Ватерлоо.

Народ, утром кричавший: «Vive l’Empereur!», вечером вопил «Vive le Roi!»[33]. Все Бонапарты были изгнаны из Франции, а Наполеона англичане увезли на Святую Елену. Тогда бонапартисту Лувелю, не менявшему своих убеждений, пришла в голову простая мысль: трухлявое дерево надо выкорчевать с корнем. Парадоксальным образом этим корнем оказался единственный живой побег на древе Бурбонов – герцог Беррийский, младший сын младшего брата короля: только он один еще мог иметь детей. Лувель пырнул его шилом, когда герцог вышел в антракте из Оперы на улице Ришелье. (Театры – излюбленное место для политических покушений, как ни прискорбно.) Однако, по понятным причинам, шорник не был посвящен в тайны интимной жизни герцогской четы и не мог знать, что Мария-Каролина ждет ребенка. «Дитя чуда» появилось на свет в положенный срок; к тому времени герцогу Рейхштадскому, две недели побывшему в 1815 году «императором французов Наполеоном II», не покидая при этом Вены, исполнилось девять лет.

Я против младенцев на троне, но твердо убежден, что правитель должен быть молод. Молодежь уверена, что лучшее ждет ее впереди, тогда как старики тоскуют по милому прошлому и хотят вернуть всё, как было «в их время», а оно-то уже прошло. Между тем во Франции освободившееся место одного старика занял другой. Россини, сочинивший верноподданническую оперу «Путешествие в Реймс» на коронацию Карла Х (в прошлом графа д’Артуа), быстро забрал ее из театра и переделал в «Графа Ори», одну из лучших своих партитур, для чего пригодилось его умение выбирать жемчужины из кучи сора. Очередной Бурбон на французском троне таким даром не обладал. Кроме того, он полагал, что, поскольку он король, это народ должен ему угождать, а не он должен угождать народу, но эта мода восемнадцатого века давно прошла, а во Франции следить за модой важно, как нигде. Едва он замахнулся кнутом, как конь встал на дыбы. В июле тридцатого года парижане построили баррикады и принялись убивать друг друга, чтобы восстановить царство свободы, равенства и братства.

Мне было тогда десять лет, политика меня не интересовала: я упорно осваивал виолончель – инструмент, которым даже Наполеону не удалось овладеть с кавалерийского наскока[34]. Взрослые же сильно беспокоились, памятуя о событиях прошлого: они боялись, что их снова придут освобождать. Рассказывали, что за сведениями из первых рук обратились во Франкфурт, где в древнем еврейском гетто жила старая Гутле Ротшильд, мать банкиров пяти королей. Её спросили, будет ли война; она ответила, что войны не будет: ее сыновья не дадут на это денег.