Приключения Оффенбаха в Америке

Когда я в сорок восьмом году собирался уехать из Парижа туда, где не стреляют, Фроманталь Галеви робко уговаривал меня остаться. Сам он выставил свою кандидатуру на парламентские выборы по списку Виктора Гюго и надеялся представлять в Палате интересы музыкантов. Я был тогда еще молод, но уже не наивен и прекрасно понимал: политика способна наводить скуку или печаль, но никак не изменить жизнь к лучшему (за исключением жизни тех, кто ею заправляет); высокие гуманистические идеалы, представляемые как цель, на самом деле – средство пробиться в узкий мирок своекорыстия и беспринципности. В общем, музыкантам и вообще артистам следует держаться от политики подальше – она выставит на свет всё самое дурное, что в них есть, погубив всё лучшее. Их репутация и так висит на волоске. Искусство не облагораживает ни народные массы, ни самих своих жрецов, иначе откуда столько негодяев и подлецов среди поэтов, художников и композиторов? Всё, что мы, артисты, можем сделать, – облегчить людям тяготы бытия, позволив ненадолго забыть о них, но и это уже немало. Так зачем же тратить драгоценное время на бесплодную болтовню с трибун?

Одним из множества кандидатов в депутаты Учредительного собрания был Александр Дюма-отец – своего рода ветеран республиканского движения, поскольку он не пропускал ни одного революционного банкета (что было видно по его фигуре), высмеивая на них Луи-Филиппа. Теперь автор пьес и романов о королях и разбогатевших каторжниках решил стать представителем трудящихся и заговорил с ними, как бухгалтер: «Вот мои титулы: не считая шести лет образования, четырех лет в нотариальной конторе и семи лет бюрократии, я работал двадцать лет, по десять часов в день, то есть 73 000 часов. За эти двадцать лет я сочинил четыреста книг и тридцать пять пьес. Четыреста книг, изданные средним тиражом по четыре тысячи экземпляров и продаваемые по 5 франков за штуку, итого 11 853 600 франков. Тридцать пять пьес, сыгранных по сто раз каждая, – 6 360 000 франков». По его словам, на этих книгах смогли заработать фабриканты бумаги, наборщики, переплетчики, книгопродавцы, библиотекари, иллюстраторы, а на пьесах – режиссеры, актеры, декораторы, костюмеры, статисты, пожарные, расклейщики афиш, уборщицы, контролеры, машинисты, гримеры и т. д. и т. п.

Первым на это программное заявление откликнулся Поль де Кок, написавший шестьдесят три романа. «Доверительно вам сообщаю: я живу на бульваре Сен-Мартен, на антресолях, и каждый день с четырех до пяти часов пополудни я сижу у окна, глядя на продавцов кокосов, – сообщал он в своей афишке. – Всей Франции это известно. Всякий приезжий в Париже помечает в своем блокноте, что ему непременно нужно увидеть Поля де Кока у окна, когда тот разглядывает продавцов кокосов. Каждый из таких приезжих, разумеется, садится в омнибус, чтобы отправиться на бульвар Сен-Мартен. Шесть су! Полюбовавшись мною, он снова садится в омнибус. Еще шесть су! Двадцать тысяч приезжих ежегодно входят в такие расходы. Это продолжается уже двадцать лет, а следовательно, принесло омнибусам 4 800 000 су! Не говорю уже о русских княгинях, которые, чтобы увидеть меня, готовы потратиться на извозчика. Но и это еще не всё: куча женщин требовала у меня мой портрет. Я заказал 3000 дагерротипов. Другие женщины, еще в большей степени без ума от моих произведений, умоляли меня дать им автограф или прядь моих волос. Такие автографы каждый день продаются по пятьдесят экю в отеле Бюльон, я дал их не менее шести тысяч. Что до моих локонов, о них я умолчу, поскольку сам нынче скупаю их везде, где найду. Сегодня я сожалею о том, что расточал их. Наконец, последний мощный довод: я не только физически кормил целую толпу печатников и возчиков омнибусов, но и питал ум и сердце трех-четырех миллионов французов, которые извлекали из моих трудов здравые философские и литературные доктрины. Я рассчитываю, дорогие сограждане, что вы отправите меня в Национальное собрание, чтобы я занял там место, которое смеет оспаривать у меня романист, наделавший товару на каких-то жалких одиннадцать миллионов». И вы по-прежнему считаете, что политика – не буффонада?

Кёльн, где я надеялся обрести тихую гавань, вспыхнул третьего марта – на десять дней раньше Берлина, но эта «революционетта» свелась к политическому карнавалу: уже двадцатого числа из буржуа составилась гражданская гвардия, которая помогала военным разгонять шумные собрания без единого выстрела. Жители были ей благодарны за возвращенный порядок, а я – за любовь к хоровому пению. Именно я написал Bürgerwehrlied (Гимн гражданской гвардии), Das deutsche Vaterland (Немецкая родина) и Der deutsche Knabe (Немецкий паренек):

Ура, ура! Вперед, вперед!
Сегодня каждый в бой идет,
Кто за свободу не умрет,
Себя пусть немцем не зовет!