Приключения сомнамбулы. Том 1

Соснин вообразил картины Художника на этой вот коридорной выставке…Невероятно! Ну, хотя бы «Зеркала» – протяжённый стол под белой залитой светом скатертью, серебряные подстаканники, четверо бледных лысых болванов с зеркальцами в скрюченных пальцах…натуральное зеркало в латунной рамке, вмонтированное по центру картины в чёрный глубокий фон… Нет, столь концентрированная энергетика изображения здесь была бы немыслима; впрочем, и на других выставках, вполне профессиональных, был по сути тот же эффект…

Частенько возвращался мыслями к той картине, к тому, что её готовило.

давным-давно

Частенько, дабы зарядиться, приобщиться, отправлялись к Художнику, тогда ещё – на Петроградскую, на Большую Зеленину.

Подолгу нашаривали в лестничной темноте нужный звонок на наличнике обшарпанной двери, ждали…наконец, одолевали длиннющий многоколенный коридор с засаленными обоями, заваливались…

На стенах комнатки благополучно пожухли уже следы розового с голубым периодов, плотно висели сизые, умбристые, багряно-крапплачные кубистические композиции; сбоку, у белой кафельной печки, печально желтели жанровые, с абсурдистским налётом, навеянные Бен Шааном сценки – Художник словно примерял и тут же отбрасывал чужие наряды, извлекаемые из памяти, как из бызовского сундука.

Вскоре, однако, появился своеобычный добрый молодец в красной косоворотке, в зрачки которого были заколочены гвозди с широкими шляпками.

Потом со стены криво ухмыльнулись престранные, в густо-синих атласных складках, наголо обритые двойники, отличавшиеся лишь гримасами узких губ. Что-то готовилось.

первое впечатление от «Зеркал» (что он увидел)

Фронтально, в ряд, они сидят за столом.

Четыре большие, с блуждавшими по лысинам бликами, почти одинаковые головы, четыре почти одинаковые, отличающиеся лишь лёгкими, кривящими губы гримасами, лица-маски, попарно повёрнутые к оси симметрии – горизонтальный формат – в надежде увидеть её, эту ось, хотя бы боковым зрением. На скатерти перед каждым из сидящих за столом – по серебряному подстаканнику, в руке у каждого – зеркальце, в котором – тщательно выписанное отражение «своего» подстаканника.

«Тайная вечеря» на новый лад?

Тревожно, загадочно.

Чем же, однако, сидящих за столом серийных апостолов приворожила так ось симметрии? А вот чем: занимая место центральной фигуры – если не отбрасывать версию усечённой «Вечери» – между двумя парами оглаженных лессировками одутловатых лиц в картину, в тёмный её фон, вставлено настоящее, в узкой латунной рамке, зеркало; картина в картине, подвижная, изменчивая выборка из бегущей мимо полотна жизни, угнездившись в искусстве, ежемоментно меняя восприятие выписанного кистью, отменяла границу между изображённым и сущим.

о чём он сразу подумал

Зеркало как у Зметного, в такой же латунной рамке…и маленькие, написанные зеркальца такие же, в таких же рамках…и пальцы как у Евсея Захаровича – скрюченные, вцепились в написанные зеркальца с отражениями подстаканников.

что он увидел во второй раз

Горизонтальная, прислонённая к стене картина стояла вертикально.

Плечи, яйцевидные головы торчали влево из скатерти нелепыми оторванными консолями – тёмные рубашки сливались с фоном: чёрное на чёрном…заделанные в стол крючковатые кисти рук сжимали написанные маслом зеркальца, в которых застыли завитки перевёрнутых – вместе со столом, сидящими за столом – подстаканников.

И тут же визуальный алогизм инспирировал жутковатый образ: чёрный фон превратился в пластиковый пол морга; потемнелая скатерть стала покрывшим уложенные рядком тела, мерцающим пятнами лампадного жира и стеарина, землистого цвета саваном. Подстаканники, оказывается, и не подстаканники вовсе, а опрокинувшиеся массивные подсвечники. И знобящим холодом тянуло из-под потрескавшейся корочки лака.

Или – из зеркала?

наверное

Когда же ещё? Скорей всего, именно тогда, лессируя лысины уродцев, Художник формулировал для себя главные принципы своего искусства…как часто он повторял потом, отбиваясь от наскоков Милки; её отпугивали глядящие с его холстов монстры, а Художник неизменно посмеивался. – Картина гармонична, ибо уродство изображённого уравновешено красотой живописных поверхностей.

всё ещё болтая в коридоре, увешанном скороспелыми любительскими акварелями, напротив уборной

– Гуркин умер, некролог видел?

– Видел… – Художник положил в карман трубочку с нитроглицерином.

– Панихида в Творческом Союзе?

– Где же ещё…

– А это для кого придерживают? – Соснин показал на пустой щит.

– Нешердяев должен выставиться, но по уважительной причине задержался. Он за границей.

Соснин посмотрел на часы.

а что тогда отражалось в картинном зеркале?

Зеркало какое-то время бытовало отдельно от картины – в нём обосновались паркетная ёлочка под слоем красноватой мастики – дощечки настоящего пола.