Весь этот кошмар, растянувшийся на десять страниц, завершался суровой проповедью, сулившей неминуемую погибель всем, кто не принадлежит к пресвитерианской церкви.
Однако именно «Видение» было единодушно признано лучшим из тех творений, что читались на вечере, и удостоилось первой награды. Мэр городка, вручая награду автору, произнес трогательную речь, в которой утверждал, что за всю жизнь не слышал ничего более прекрасного и убедительного и что сам Дэниэл Уэбстер мог бы гордиться такой ученицей.
Наконец учитель, разомлевший от духоты и виски, поднялся с кресла и, оборотившись спиной к зрителям, начал чертить на доске карту Америки – предстоял еще экзамен по географии. Однако рука не слушалась мистера Доббинса, с делом он справлялся неважно, и позади него волной прокатился сдержанный смешок. Поняв, что смеются над ним, учитель стер губкой континент и начал заново, но вышло еще хуже, а хихиканье усилилось. Мистер Доббинс целиком отдался этой ответственной работе, решив, должно быть, не обращать внимания на смех. Ему уже казалось, что дело идет на лад, а между тем смех не умолкал. Наоборот: он становился все громче, и недаром!
Как раз над головой учителя располагался чердачный люк, и в тот момент, когда на доске появились вполне узнаваемые очертания западного побережья, из этого люка показалась кошка, перевязанная веревкой. Морда несчастного животного была обмотана тряпкой, чтобы воспрепятствовать мяуканью; судорожно изгибаясь и хватая когтями то веревку, то воздух, кошка постепенно спускалась все ниже. Смех достиг апогея, когда кошка оказалась в каких-нибудь шести дюймах от головы учителя, полностью поглощенного своей работой. Еще мгновение – и она отчаянно вцепилась в парик мистера Доббинса, а затем стремительно вознеслась на чердак, не выпуская из когтей трофея.
И тут лысина учителя засияла под лампой ослепительным блеском – пока наставник похрапывал дома под действием паров виски, ученик живописца покрыл ее золотой краской!
Тем и кончился этот вечер. Мученики были отмщены. Наступили каникулы.
Глава 22
В первые же дни каникул Том вступил в общество «Юных трезвенников». Для этого пришлось дать слово не курить, не жевать табак и не употреблять бранных слов, однако все эти неудобства возмещала блистательная униформа, состоявшая из мундира и алого шарфа, которую по праздникам полагалось носить членам общества. Но буквально сразу же выяснилось, что стоит только дать слово не делать чего-нибудь, как этого захочется больше всего на свете. Тома так потянуло курить и сквернословить, что только надежда покрасоваться в алом шарфе не позволила ему сбежать от «Юных трезвенников». До Дня независимости – четвертого июля – оставалась бездна времени, поэтому Том вскоре перестал рассчитывать на этот праздник и возложил все свои надежды на старого судью Фрэзера, который, как говорили, находился при смерти.
Похороны столь важной персоны наверняка должны быть торжественными, и «Юные трезвенники» непременно примут в них участие. Том ежедневно интересовался здоровьем судьи и с жадностью ловил всякий слух о нем. Иногда судья начинал подавать надежды, и тогда Том напяливал мундир и шарф и подолгу любовался своим отражением в зеркале. Но оказалось, что на старого Фрэзера нельзя положиться – то ему становилось хуже, то он шел на поправку. Наконец пришла весть, что судья окончательно выздоравливает. Том, чувствуя себя обманутым и оскорбленным, немедленно подал в отставку и покинул ряды «Трезвенников», и в ту же ночь судье сделалось худо и он преставился. После такого разочарования Том решил вообще никому больше не верить.
Похороны отличались редким великолепием. «Юные трезвенники» участвовали в церемонии, и их бывший сотоварищ едва не лопнул от зависти. Тому оставалось утешаться тем, что теперь он не связан словом. Он мог пьянствовать, курить и ругаться сколько угодно, но, как выяснилось, ничего этого ему уже не хотелось. От одной мысли, что нет никаких запретов, всякая охота грешить пропадала.
И странное дело: уже спустя две недели Том неожиданно почувствовал, что долгожданные каникулы ему в тягость и время едва ползет. Он начал было вести дневник, но за три дня ровным счетом ничего не случилось, и дневник был заброшен.
Город посетил негритянский оркестр и произвел на всех жителей сильное впечатление. Том и Джо Харпер тут же собрали команду музыкантов и пару дней развлекались напропалую, но и это им вскоре надоело. Даже долгожданный День независимости вышел не слишком удачным: хлестал проливной дождь, шествие отменили, а величайший человек в мире, сенатор Соединенных Штатов мистер Бентон, прибывший на празднование, ужасно разочаровал Тома, потому что оказался не в двадцать пять футов ростом, а довольно щуплым человечком.
Вскоре после этого приехал цирк. Когда же он снялся и отбыл, мальчишки соорудили шатер из рваных ковров и одеял и дня три подряд устраивали представления. За вход брали три булавки с мальчика и две с девочки, но потом и цирк был заброшен.