Приключения в лесу. Избранное

Прежде всего меня начал мучить голод, но и с ногами было не очень-то хорошо: пока я добрался до гор, подмётки отвалились, и я оказался, так сказать, босиком. А снег ещё не совсем растаял, и кое-где в укромных местах лежали сугробы. А мне нельзя было сидеть на месте, потому что не было у меня убежища и еды. Тогда я пожертвовал кепкой. Разорвал её надвое, обернул ступни, натянул носки и перевязал плющом. Плющ был прошлогодний, твёрдый, но у меня не оставалось выбора. Обувшись таким образом, я всё-таки мог идти, пусть медленно, очень медленно — ведь на ногах у, меня словно копыта были. Кроме того, «повязка» время от времени разваливалась, и я должен был постоянно подвязывать всё снова. Таким образом я преодолевал в среднем пятьсот метров в час, но именно благодаря этому мои ноги не окоченели от холода, и я смело мог ступать на сырую землю.

С ногами более или менее я справился, но с голодом бороться оказалось труднее, если не сказать — безнадёжно. Мне так хотелось есть, что перед глазами плыли тёмные круги, и я боялся, что в любую минуту могу упасть.

С помощью отвёртки я настругал горстку кожи со своего пояса, проглотил её, но потом захотелось есть ещё больше. Я принялся искать под прошлогодней листвой жёлуди, но противные мыши всё съели! Буковую кору есть было нельзя, листья ещё не распустились, только показались почки. Я попробовал их и понял, что они тоже несъедобны. Подумал было, а не убить ли серну, но с моей «бронированной» обувью и скоростью — пятьсот метров в час — можно было догнать только улитку. Так и произошло. В одной расщелине, куда я забрался, чтобы укрыться от ветра, я действительно нашёл несколько улиток, разбил раковины и принялся есть, не подозревая, какая беда подстерегает меня в дальнейшем.

Покрытые слизью улитки вызвали в моём желудке такой бунт, такую боль, словно бешеная кошка царапала ногтями и не позволяла перевести дыхание. Я нашёл в себе силы добраться до укромного местечка, устланного прошлогодней листвой, и там, совершенно измученный, скрючившись в страшных муках, провёл первый партизанский день, сожалея о том, что умираю в этой глуши не от пули, а от какой-то идиотской улитки.

Мне захотелось в последнюю минуту взглянуть ещё раз на синее небо, я лёг на спину и стал смотреть вверх. Тем временем какая-то чёрная птица прилетела, села на дерево, под которым я лежал, и вниз упала какая-то косточка. Косточка попала на моё лицо и скатилась на землю. Я поднял её и увидел, что это вовсе не косточка, а высохшая черешенка. Если бы птица мне не подсказала, я бы и не заметил, что лежал под дикой черешней, на ветвях которой было много высохших ягод.

Перья у птицы были чёрные, клюв красноватый и у глаз жёлтые круги. Это был дрозд. Дрозд уронил ещё одну ягодку и внимательно посмотрел через свои жёлтые очки — попытаюсь ли я её взять. Я не только её взял, но и тут же проглотил. Она была горько-сладкая, ни твёрдая, ни мягкая, с чудесным запахом. Но важнее было другое: только я её съел, желудок сразу успокоился, и я почувствовал себя так хорошо, что поднялся на ноги, взобрался на черешню, нарвал целебных ягод и, наевшись, сделал себе запас и на следующий день.

Мои первые знакомые в лесу. Важное открытие даёт мне ключ к лесным тайнам

Красноклювый мой спаситель, как только заметил, что я поднимаюсь с земли, улетел, но урок, что он мне дал, в последующие дни мне очень помог. Я начал внимательно присматриваться ко всему вокруг и делать важные открытия. Наблюдая, например, за белкой, обнаружил дупло, в котором она жила, и потом взял половину орехов из её запасов. Позднее нашёл несколько мышиных нор с лесными орехами и ими питался целых пятнадцать дней, пока не увидел, что в реке водится форель, которую можно было есть и сырой.

Неподалёку от дикой черешни, в чаще старого можжевельника, на южном склоне Равногория я устроил себе тайник. Иглы можжевельника никогда не опадают, и поэтому звери могут укрыться в нём даже от глаз орла. Я сам видел, как преследуемый дикий голубь юркнул в кустарник и царь птиц остался, как говорится, с носом.

Подобно дикому голубю, и я решил сделать себе тайник в можжевельнике. Я пробрался в самую чащобу, обломал изнутри ветки, соорудил что-то вроде печи, из сухого папоротника сделал подушку, и тайник стал таким уютным, что после холодной жизни на скалах казался мне дворцом.

Я думал, что первый открыл, каким великолепным укрытием может быть можжевельник, но вскоре убедился, что в можжевельнике прячется чуть ли не весь птичий мир, ведь, когда лес оголяется, пернатая мелкота может укрыться от кровожадных соколов и орлов лишь в можжевельнике. Пока я сооружал свой тайник, ко мне не прилетала ни одна из лесных птиц, но, как только я его закончил, мои невидимые соседи стали появляться и внимательно рассматривать нового квартиранта.