Прикосновение

– Он явился… в чужом теле, – сказала я, а Янус поднесла к губам крошечную чашечку кофе, отставив мизинец в сторону, как антенну. – Его звали Уилл. В былые времена он выполнял мои поручения. При последней встрече мы поссорились. У него еще была проблема с левой ногой – судорога в мышце, если он делал неловкое движение. Причин я не знала. Наше знакомство поначалу продолжалось не слишком долго, просто чтобы все выяснить, но когда это происходило, я ощущала, как сухожилия натягивались у меня под коленом, словно вот-вот прорвут кожу. Уилл тогда стал для меня подходящим телом в городе, которому не были нужны ни он, ни я. Этот парень ухаживал за своими ногтями и всегда носил с собой бутылочку с освежающей жидкостью для рта. С ним я приятно проводила время. Не о многих ты сможешь сказать то же самое. А потом он превратился в Галилео. И должен был умереть, а потому я убила его. Три пули в грудь. Было бы надежнее выпустить еще одну ему в голову, но у меня перед глазами встала картина – лицо Уилла, раздробленное и изуродованное. С разорванным носом, расколотым черепом. И его – мои – глаза, глядящие в пространство, вывалившись из глазниц… Я должна была сделать контрольный выстрел, но не смогла. А потом, уже при полицейских, проверила пульс, которого не почувствовала, и решила: все, ему конец. Но появились медики. Пытались его реанимировать. Только у них ничего не вышло. Разумеется, не вышло. Но в воображении мне порой рисуется мгновение. Возможно, был краткий момент внутри машины «Скорой помощи», когда санитар коснулся его груди и та частичка жизни, что еще оставалась в нем, ожила от прикосновения и… Не знаю. Откуда мне знать, если меня там не было? К тому времени я превратилась в кого-то совсем другого. Но, мне кажется, я могу почти гарантировать, что тот медик, который констатировал время наступления смерти моего Уилла, если расспросить его сейчас, расскажет о кратком провале в памяти. О секунде, о которой он ничего не помнит. Совершенно ничего.

– А это значит, что Галилео жив.

– Очень похоже на то.

– Но его принадлежность к нашим, – добавила она поспешно, – не заставляет нас с тобой брать ответственность за него на себя. – Она еще не успела закончить фразу, когда ее рука зависла в воздухе. – Хотя, кажется, он вплотную занялся нами.

– Вопрос не только в Галилео.

Она ждала.

– Во Франкфурте «Водолей» проводил медицинские эксперименты. Они пытались создать вакцину. Дать людям иммунитет против нас.

– А такое возможно?

– Не знаю. Сомневаюсь. Впрочем, они и не продвинулись слишком далеко. Четверо из их ведущих ученых были убиты. И это сделала Жозефина Цебула. В нее кто-то внедрился. Но в «Водолее» посчитали виновницей меня.

– Почему тебя?

– Я размышляла над этим. Возможно, им все представлялось логичным, поскольку я подвернулась под руку. Но потом мне показалось странным, почему они считали, что Жозефина совершила преступления сознательно, а не стала лишь телом для прикрытия, ничего не подозревая. Я видела кадры с камер видеонаблюдения, на которых она вся в крови, но мне показалось совершенно очевидным, бесспорным, что это был Галилео. Что Галилео совершил все те убийства. Но в «Водолее» предпочли обвинить меня, обвинить ее, распорядившись уничтожить нас обеих. И тело, и призрака в нем. Но ведь обычно так никто не делает.

– Как они погибли?

– Кто?

– Люди, которых твое тело… то есть Галилео… убил.

– Страшно, но по-разному. Утонули. Были зарезаны. Изуродованы. Ужасно!

– Но почему?

– Быть может, именно потому, что разрабатывали вакцину. Потому что это стало для кого-то опасно. Но кроме того… – Я осеклась, сделала глубокий вдох.

Янус ждала, зажав между пальцами вилку и вращая ее, но не сводя с меня глаз. Я провела кончиком пальца по ободку кофейной чашки. Мне трудно было встретиться с Янус взглядом.

– Как ты стала призраком? – спросила я наконец.

– При скверных обстоятельствах, – ответила она. – Очень скверных.

– Это было насилие? Видишь ли… Когда я умерла… А я думаю, таков был механизм в моем случае… Когда я умирала, я держалась за лодыжку своего убийцы. Так я совершила свой первый прыжок. И наблюдала потом, как умираю, истекая кровью, трясла свой холодный уже труп, стремясь вернуться в прежнее тело. Но, разумеется, плоть к тому моменту стала недоступна, а я осталась в живых. Стражник арестовал меня за собственное убийство, поступив, если разобраться, вполне справедливо. Таким было, если использовать твое определение, мое скверное начало. Но, насколько понимаю, с тобой произошло нечто столь же ужасное, верно?

– Нож. Нож в живот. Я истекала кровью. Перескочила в медсестру, пытавшуюся мне помочь.

– Аурангзеб сбила машина.

– Аурангзеб был идиотом. Или идиоткой, точно не знаю.

– Куаньин отравилась спорыньей.

– Она никогда не рассказывала, но мне почему-то легко в это поверить.

– Но смысл здесь в одном. Мы все – результат несчастных случаев или насилия.

– И что это подразумевает?