– Нечто в этом роде. – Мне трудно было отвести взгляд от бокала, продолжавшего вращаться и вращаться между ее пальцами. И я заговорила, чтобы отвлечься: – Легче расположиться в теле, когда знаешь его друзей. Познание всегда должно быть первым шагом при выборе кожи, а мы часто совершаем трагические ошибки, обходясь без него. И возможно… Необходимо своего рода родство с объектом. Например, я решаю стать нейрохирургом. Но мне вовсе не интересно вскрывать людям черепа и рыться в их мозгах. Я не для этого хочу быть нейрохирургом. Мне нужно лишь уважение коллег, любовь студентов, восхищение друзей, знающих, каким сложным делом я занимаюсь. Люблю ли я свою мать? У меня искренняя улыбка или фальшивая? Ношу ли я пурпурные кружевные трусики под моими солидными коричневыми брюками? Я смотрю на людей, как архитектор мог бы рассматривать здание. Вот это – хижина с осыпающимися по краям стенами… А это – дворец, ждущий своего повелителя… Или крохотный коттедж, в котором нет укрытия от озлобленной ненависти и взаимной лжи. Дом с террасами, зажатый между себе подобными. Я смотрю их фильмы, ношу их одежду, нюхаю мыло, которое они предпочитают. Знаешь, есть нечто весьма занятное в том, какое именно мыло выбирает для себя незнакомец. Вот это и есть самое интимное познание. А в нашем положении мы имеем еще и то преимущество, что нам не надо прощать себе прегрешений прошлого – ведь грешили не мы. Нас не ослепляет история жизни, мешающая наслаждаться ее чудесами. «Агент по недвижимости» как раз ищет людей чудесных и цельных, живущих полной жизнью, и если ты поразмыслишь над этим достаточно долго, то, возможно, поймешь, как это здорово. Что ты выбираешь не просто кожу… Не только тело, но
Бокал вращался в пальцах Янус, но она не сводила взгляда с моего лица. А потом вдруг спросила:
– И ты ни разу не попробовала прожить настоящую жизнь? Десять лет, двадцать? Иметь длительные отношения?
– Мне не хватало терпения.
– Почему?
– Потому что это тяжело.
Молчание. Лишь тикали часы да стучали в окно капли дождя. Потом с ноткой осторожности в голосе она произнесла:
– Кеплер…
– Не называй меня так.
– Но это твое имя.
– Всего лишь название досье, не более того.
– Нет, это ты.
– Я – Самир Шайе.
– Нет. Ты – не он.
– Так сказано в моих водительских правах.
– Нет. Ты – не он. – Она ударила тяжелым мужским кулаком по столу, заставив посуду зазвенеть.
Я успела поймать свой бокал, прежде чем он упал, а потом подняла взгляд и увидела единственный яркий глаз, словно сверливший меня насквозь.
– Кто такой Самир Шайе? – прошипела она. – Какой он? Смешной? Дурашливый, остроумный, великолепный любовник, бальный танцор или приторговывает зельем? Что, черт возьми, Самир Шайе значит для тебя? Как, мать твою, ты смеешь бесчестить его имя, присваивая его себе? Ты – никчемная паразитка, мусор, отброс человечества!
Я держала бокал за самую нижнюю часть ножки, ожидая продолжения. Янус шумно выдохнула и содрогнулась, но вовсе не от усилия. Она прищурила глаз, ухватилась пальцами за край стола, а потом сделала не менее глубокий вдох – долгий и протяжный.
– Я
– Ничего страшного. Я тоже не питаю к тебе особенной любви.
Смех, мгновенно перешедший в сдавленный хрип от боли.
– Позволь мне принести тебе немного морфия, – сказала я. – Это поможет…
– Не надо. Не суетись.
– Но тебе же больно!
– Это нормально… Даже хорошо.
– Как можно считать боль чем-то хорошим?
– К черту твой морфий! – проревела она густым басом так, что я невольно отшатнулась. Она медленно вдыхала, медленно выдыхала, успокаивая себя. А потом отвела взгляд в сторону и спросила: – Что тебе известно о Самире Шайе?
– Зачем это тебе?
– Что тебе о нем известно?
– Да что с тобой такое?
– Кеплер, Самир, как угодно, – говори.
– Я… мне известно не очень много. Он санитар в университетской больнице. Как раз заканчивалась смена. В кармане лежали ключи от машины. А мне была нужна машина. Все получилось очень кстати. Я просто воспользовалась возможностью, вот и все. Марсель…
– Меня зовут Янус.
– Это нелепое имя.
– Неужели? – выдохнула она. – А мне нравится. Мне кажется… оно весомое. В нем и время, и мощь нашли свое отражение. Скоро ты в этом убедишься.
– Янус… – Я вцепилась в край скатерти. – Какого дьявола! Что здесь происходит?
Она открыла единственный глаз, но на изуродованном лице больше не отражалось злости или ненависти. В нем читалось лишь холодное отчуждение.
– Сюда едет Галилео. – Мое тело при этих словах словно парализовало. Я не могла ни дышать, ни говорить, ни двигаться. – Я позвонила Осако. Тоже воспользовалась удобной возможностью, как и ты сама. Позвонила и сказала, что меня зовут Янус. Извинилась, заверила в своих самых теплых чувствах к ней. Сообщила о деньгах, которые она может у меня забрать, если захочет. Мне они больше ни к чему. Она поплакала и повесила трубку. Но, как я думаю, плакала она достаточно долго.
– Достаточно долго для чего?
Янус не ответила. Я вскочила на ноги, сама не заметив этого.