Прикосновение

– Достаточно долго для чего?

Вздох, почесывание, гримаса боли.

– Чтобы «Водолей» отследил звонок, – ответила она. – Мне кажется, достаточно долго для этого…

– Когда?

– По-моему… – казалось, она назвала цифру наугад, – часа три назад.

– Ты упомянула… – Слова не шли у меня с языка.

– Тебя? Нет. Но бежать уже поздно. Ты только привлечешь к себе внимание. Вот почему так важен вопрос, насколько хорошо ты знаешь Самира Шайе.

– Почему? Зачем ты это сделала?

– Кеплер… – Она говорила тоном отца, опечаленного школьными оценками дочери. – Ты ведь занимаешься работорговлей. Ты – убийца. Похититель времени. Но суть даже не в тебе. Я слишком важная фигура сама по себе, чтобы мелко мстить случайным знакомым, какой остаешься для меня ты. Тебе следует понимать: как бы я ни ненавидела тебя, я в гораздо большей степени – тысячекратно сильнее – считаю отвратительной именно себя. По-настоящему достойной презрения. И роскошь предоставить вооруженным убийцам сделать то, что я так давно собиралась совершить сама, но не могла решиться, – это редчайший подарок судьбы, который просто невозможно упустить.

Звук дождя. Я стояла, упершись руками в спинку грубого деревянного стула. От напряжения у меня побелели костяшки пальцев. Янус допила остатки вина из своего бокала. Проглотила жидкость. Ее взгляд блуждал, ни на чем надолго не задерживаясь, устремлялся то в потолок, то куда-то еще.

Слова крутились у меня в голове, но я ничего не говорила. Блеф. Розыгрыш. Дурная шутка старого призрака, слишком обозленного и циничного, не помнящего, что его воспринимают не только глазами и органами слуха. Сознание тоже работает. А потому я пристальнее всмотрелась в Янус, а она, почувствовав на себе мой взгляд, посмотрела на меня так, чтобы до меня дошло. Ей действительно было наплевать, умру ли я, ей было наплевать, умрет ли она. Янус не лгала.

И я встала с места. По другую сторону комнаты располагалась деревянная дверь в туалет. Я нырнула в эту каморку с покатым потолком и, как никогда прежде, внимательно взглянула в зеркало над раковиной на лицо Самира Шайе. Я носила его четыре часа, но ни разу толком не видела. Мне слегка за сорок? Прямые темные волосы коротко пострижены, бородку тоже недавно подровняли – не слишком опрятно, но рукой, привычно державшей ножницы, – то есть сделал это я сам. У меня кожа цвета древесины вяза, гладко обработанной шкуркой. Имя то ли французское, то ли мусульманское. Я бы предположила Алжир, но что из этого следует? Мать, отец, место рождения, язык, религия? Я проверяю, нет ли на шее цепочки с крестом, и ничего не обнаруживаю. Ощупываю пальцы в поисках колец, достаю мобильный телефон и бумажник. Телефон я отключила, как только внедрилась в Самира; не стоит принимать звонки, чтобы не совершить промах. Но теперь я снова включаю его и роюсь в бумажнике. Там пятьдесят евро наличными, две дебетовые карточки из одного банка и удостоверения с уже известными мне сведениями – Самир Шайе, старший санитар. В чем состоят обязанности старшего санитара? Я знала это когда-то давным-давно, в свою бытность студенткой медицинского факультета в Сан-Франциско, молодой и красившей ногти на ногах. Много воды утекло с тех пор. Я оставила крашеные ногти в прошлом, когда мне надоело возиться с больными, а потому теперь Самир Шайе стал новой игрой, правила которой следовало выяснить, поскольку они оказались мне в новинку.

Было слышно, как Янус возилась в соседнем помещении. Три часа – достаточно долгий срок для вооруженных людей, имеющих в своем распоряжении вертолет. В кухне потекла вода из крана: Янус мыла посуду.

– Знаешь, они, по всей вероятности, уже здесь! – выкрикнула она.

Очень обнадеживающее и полезное замечание.

Содержимое бумажника. Банковские карты опасны – меня легко спросить о кодах к ним, легко разоблачить, если окажется, что я их не знаю. Читательский билет библиотеки, пара карт на скидки в магазинах, профсоюзный билет, счет из местного гольф-клуба. Кто же он такой, этот человек? Самир Шайе.

Я смотрюсь в зеркало, пробегаю пальцами по бороде, волосам, даже тем, что видны из-под рукава рубашки. Вижу округлые карие глаза, похожие на глаза избалованного ребенка. Ощупываю живот, чуть обвисший, но не постыдно толстый. Когда я приподнимаю брови, ощущение такое, что у меня задирается вверх весь скальп, а если хмурюсь, кажется, будто кожа на лбу сдвигается ближе к носу. Я поднимаю крышку сливного бачка унитаза, бросаю туда телефон и бумажник, после чего ставлю крышку на место.

Теперь вопрос, кто такой Самир Шайе, на самом деле не столь актуален. Важно лишь, кем он кажется.

– Ты готова к десерту? – донесся из кухни голос Янус.

Я еще мгновение посмотрела на свое отражение, а потом выключила свет.

– Что это? – спросила я, возвращаясь в кухню, но теперь говоря на магрибском диалекте арабского языка, слова в котором протяжны и тяжелы на слух.