Прикосновение

Он попытался, а потом попросил добавки.

Я сказала:

– Прости, но мне действительно пора позволить этому телу вернуться к его обычной работе.

– А мне нужно позвонить.

– Кому?

– Другу.

– Какому другу?

Он искоса метнул в меня резкий взгляд: не приставай! Я сняла с головы форменную фуражку, почесала поросшую темными волосами голову, заметила, как из-под ногтей посыпалась перхоть.

– Хорошо. Ты мне доверился. Мне пора ответить тебе тем же. Только, пожалуйста, не совершай неосторожных поступков.

– Что может быть неосторожнее, чем похищение тела коридорного отеля на целый час?

– Как я уже упоминала, есть люди, которые только радуются незаметно пролетевшему времени. На прогулку я отправлюсь в ком-то неброском.

Я действительно вышла на прогулку в неброском облике женщины, которую старили седые волосы и отяжелевшие веки, но чья кожа под кофточкой оказалась нежной и розовой, а руки, когда я испытала их, были крепкими и готовыми к любому делу.

Я прошлась туристическим маршрутом, потому что только туристы ходят по Нью-Йорку пешком. Так я добралась до Вашингтон-сквер и постояла под белой аркой, возведенной когда-то отцами города, которые ненавидели империализм, но обожали его символы, тешившие их тщеславие. В центре огромного круга площади голуби соревновались с уличными музыкантами в попытке привлечь внимание прохожих. Когда я в последний раз посещала это место, я свернула за угол, где увидела карнавальную толпу, состоявшую из примерно четырехсот зомби с разрисованной серой, будто оплавленной кожей, с рукоятками мясницких ножей, торчавшими из их черепов или спин. При этом они мирно обсуждали погоду. Один зомби немного отстал от остальных. Его горло было якобы вспорото, такого эффекта он добился с помощью латекса и пищевых красителей. Зомби встал под раскидистым дубом и позвонил по мобильному телефону: куда нам двигаться дальше? Где именно повернуть налево?

Но сейчас небо застилали серые тучи, трава хрустела под ногами от инея, и только самые отважные выбрались на улицу из здания университета, обрамлявшего площадь. Двое или трое, презрев холод и ненастье, склонились над досками в том месте, которое называли городским «уголком шахматиста». Этой уже освященной временем традиции следовали люди, которые, безусловно, знали, чем венская партия отличается от королевского гамбита. Один из них предложил мне сыграть, поставив двадцать пять долларов. Я ощупала карманы и с удивлением обнаружила в мягком кожаном кошельке почти триста долларов. И уселась играть. Конечно! Почему бы и нет?

– Понятию не имею, насколько вы сильны, – сказал мой противник. – Я не азартный игрок. Деньги нужны лишь для того, чтобы придать интерес партии, не более. И оправдать затраченные усилия.

– Меня все устраивает, – ответила я. – Мне лишь нужно убить немного времени.

Он сказал, что его зовут Саймон и он живет в приюте Армии спасения.

– Прежде я был дизайнером интерьеров, – объяснил он, вгрызаясь фигурами в мою позицию, как лев в пойманного ягненка. – Но начался экономический кризис, и теперь приходится зарабатывать чем попало.

– Например, шахматами?

– За доской я зарабатываю где-то восемьдесят баксов в день. Меньше, если холодно, как сегодня. Иногда мне отказываются платить, но полиция не вмешивается, поскольку играть на деньги формально запрещено. Хотя копы готовы закрыть глаза на этот бизнес, лишь бы никто не торговал наркотой, прикрываясь шахматами.

– И вы ничего не можете поделать?

– С теми, кто не платит? Ничегошеньки. Парни, считающие себя хорошими игроками, терпеть не могут проигрывать.

– А если проигрываете вы?

– Я всегда расплачиваюсь. Должен, потому что хочу снова здесь появиться.

– Часто вам доводится проигрывать?

Он задумчиво втянул в себя воздух сквозь стиснутые зубы, надул щеки, а потом резко выдохнул:

– Не так часто, чтобы игра не оправдывала риска.

Я кивнула и сосредоточилась на том, как отразить его атаку. Он делал ходы осторожно, не отрывая взгляда от доски. Кончики пальцев его левой руки покрывали едва заметные мозоли, каких не было на правой. Серые глаза смотрели очень серьезно. Кожа имела оттенок крепкого кофе, а волосы начали явно преждевременно седеть у корней. Я спросила, каково это – жить в приюте Армии спасения.

– Это всего лишь крыша над головой, – ответил он. – Там строгие правила, но тебе предоставляют кров.

Он выиграл у меня, хоть и не без труда, и, пожимая ему руку, чувствуя ее холод, я подумала, что он красив. Очень красив. Хотя при этом у меня не возникло желания оказаться в его шкуре даже на день. Я положила поверх доски пятьдесят долларов и пошла дальше.

Я оставила свое тело там же, где нашла его, а потом переместилась в женщину, чью задницу слишком туго обтягивала пестрая юбка, в полицейского с привкусом никотиновой жвачки во рту, в посыльного с наушниками под мотоциклетным шлемом, в которых оглушительно орала музыка, в уборщицу, менявшую в номерах постельное белье, – ее обручальное кольцо стало слишком тесным для ее располневшего пальца. Наконец я вернулась к Койлу.

Я постучала в дверь комнаты, провозгласив:

– Уборка!