Прикосновение

Дом, конечно же, был роскошным особняком, и, как положено всякому особняку в Лос-Анджелесе, при нем имелся бассейн. Она полулежала рядом с бассейном – шампанское в руке, волосы растрепаны, смех визгливый. Профессионалы утверждают, что кинокамера прибавляет при съемке любому человеку пять фунтов лишнего веса. Хотя мы делаем абсолютно то же самое, когда смотримся в зеркало, разглядывая каждую новую складку кожи на теле, словно новорожденное чудовище. Мне доводилось бывать стройными и красивыми созданиями, но, стоило встать обнаженной перед зеркалом, как я внезапно начинала считать их излишне полными, чересчур испещренными морщинами – словом, воспринимала себя в их телах гораздо хуже, чем когда смотрела на них издали, глазами посторонней.

Мэрилин Монро, на мой взгляд, была более красивой в жизни, чем на экране. Чуть заметный животик и слишком округлый подбородок не портили ее, но зато дома она одевалась так, чтобы порадовать себя, чем добивалась эффекта, не доступного никакому, даже самому опытному костюмеру.

За исключением сегодняшнего вечера. Когда я смотрела на эти пятнистые брюки, на едва державшиеся завязки бикини, у меня создавалось впечатление, что передо мной не сама Мэрилин, а некто, нарядившийся, изображая ее, – причем нарядившийся безвкусно. Почти уродливо.

Я поставила поднос на стол и перепрыгнула в тело продюсера, дожидавшегося своей порции внимания. И пока официант, едва держась на ногах, приходил в себя у меня за спиной, склонилась как можно ниже, чтобы прошептать на ушко Мэрилин:

– Аурангзеб!

Ее лицо скривилось, словно она случайно надкусила кислую сливу. Аурангзеб медленно повернула голову, бросила на меня озлобленный взгляд и прошипела:

– Какого дьявола тебе здесь понадобилось?

– Не могли бы мы побеседовать наедине?

– Не видишь, я здесь с друзьями!

– Вижу. Все вижу. Но поговорить необходимо.

– Ладно. – Она раздраженно ухмыльнулась, взяла полотенце и обернула им свой роскошный бюст. – Мне тут и так уже порядком наскучило.

Она провела меня в дальний конец сада, где кусты зеленой изгороди были пострижены в форме кота с плоской мордой, собаки, вставшей на задние лапы, стакана для коктейля с зонтиком и прочей чепухи, смотревшейся издевательством над растениями. Когда мы укрылись за ближайшим из этих уродцев, она резко повернулась и проворчала:

– Ну что тебе?

– Прошло пять дней, – сказала я. – Уговор был: вошла – вышла. Два дня максимум.

– Господи Иисусе! – Она вскинула руки, неумело изображая разочарование в близком человеке. – Да что с тобой такое, мать твою? Эти люди обожают меня! Они считают меня потрясающей – лучше, чем настоящая Мэрилин. Меня то и дело спрашивают, что я начала принимать, встречаюсь ли с кем-то, потому что выгляжу намного спокойнее, намного… Ну, ты понимаешь, во всех смыслах! – Она не могла подобрать нужных слов. – Сам Джон Хьюстон только что умолял меня снова сняться у него. Сказал, что это будет великолепно!

– Рада слышать. Но только как ты планируешь выходить из положения, когда тебя в самом деле посадят перед кинокамерой? Ты же не актриса. И ничего не сумеешь сыграть.

– Мы в Голливуде, дорогуша! Люди здесь ходят смотреть фильмы просто потому, что мое имя в титрах, и им плевать, как я играю.

– Мне не то чтобы так уж претит мысль о том, что ты разрушишь чужую блестящую карьеру, если до этого дойдет, но рано или поздно начнутся пересуды. Люди склонны к пересудам, а я не возьму на себя ответственность за самый громкий скандал в истории нам с тобой подобных. Если у Мэрилин Монро образуется недельный провал в памяти, ничего страшного не произойдет. В этом городе подобное стало практически нормой. Но если Мэрилин Монро потеряет шесть месяцев, год или целых пять лет и очнется под конец съемок какой-то халтуры категории «Б», поскольку ни в чем другом ты сниматься за нее не сможешь, у нас возникнут большие проблемы, а я стану притчей во языцех как повинный в них «агент по недвижимости». А потому я говорю тебе – выходи из ее тела. Найди другое.

– Нет.

– Нет?

– Нет. – Аурангзеб явно решила твердо стоять на своем. – Я уже здесь. У меня все получается. Может сработать и дальше.

Я сделала шаг назад.

– Это твое последнее слово?

– Да.

– Хорошо.

На ее лице расплылась улыбка, перешедшая потом в приступ мерзкого хохота.

– И это все? Больше тебе нечего мне сказать?

– Да, это все, – ответила я. – Сейчас найду официанта, с помощью которого проник сюда – у него прекрасные руки, – и выберусь наружу. Наверное, отправлюсь в более прохладный климат. В Канаду. Быть может, даже на Аляску. Буду любоваться северным сиянием.

– Боже, да ты, оказывается, законченный слабак. Вот уж не думала!

– Конечно, я – слабак. Жил слишком бурно, а теперь хочу покоя. Но предварительно я кое-что подмешал в твое шампанское.

Ее смех застрял в горле, побулькал в нем, а потом и вовсе затих. На ее лице как в калейдоскопе сменилась череда эмоций, причем все – негативные.

– Ты лжешь! – выпалила она. – Ты бы не посмел.