Прикосновение

– Иногда я смотрю на себя, но вижу только презрение. На моем собственном лице написана только ненависть ко мне самому, и я думаю: почему он ненавидит меня? Я ведь красив. Но стоит мне пошевелиться, и я снова вижу ненависть, каждый раз уродливую ненависть, даже когда пытаюсь улыбаться, а потом… – Он содрогнулся, глубоко вдохнул, потом выдохнул. – Ты любишь меня? Не молчи! Говори же! – Он засмеялся от нетерпения, попытавшись обратить все в шутку, но неудачно. – Признайся! Любишь меня или нет?

Я хотела ответить: да, нет, вероятно, возможно. Но ничто не складывалось, пока мой мозг лихорадочно подбирал нужный вариант ответа. Ответа, который стал бы выходом из положения, но я понятия не имела, каким он должен быть.

Уилл помрачнел. Его брови сдвинулись, глаза прищурились – детский каприз на старческой физиономии, совсем непохожей теперь на лицо Уилла. Я никогда не видела его таким, не могла признать это его лицом. Он подался вперед и прижал ствол пистолета к моей раненой ноге с такой силой, что я вскрикнула. А потом запустил дуло в рану и провернул. Я заорала – издала животный звук чужим для меня горлом, чужим голосом, не таким высоким, каким он был несколько тел тому назад, но гораздо более пронзительным. Полным агонии, пробивавшимся из легких сквозь стиснутые зубы. Сомневаюсь, чтобы я когда-нибудь прежде так кричала, но не-Уилл надавливал все сильнее и хохотал. Он приподнял мою голову и почти прижал мое лицо к своему.

– Ты меня любишь?

Теперь, когда он погрузил ствол пистолета глубоко в мою рану, я вынула из-под себя руку с острым осколком кружки и что было сил вонзила его в верхнюю часть шеи Уилла.

Мои покрытые кровью пальцы соскользнули, и я не попала ему в трахею, вонзив острие в мягкую плоть у подбородка. Свежая кровь потекла по куску керамики, пронзившему кожу и вышедшему в нижней части рта под языком. Он повалился назад, а я оседлала его, постаравшись поставить оба колена на руку, державшую пистолет и пытавшуюся орудовать им. Палец нажал на курок. Громыхнул выстрел, потом другой. От одних только звуков меня сотрясало до костей, но я держалась, держалась, пока подо мной извивалось задыхающееся тело. Оно давилось собственной кровью, пыталось откашлять ее, бешено вращая глазами на внезапно побледневшем лице. А я тем временем завладела пистолетом, разжав его пальцы на рукоятке, и откинулась назад, освобождаясь от него, отползая в сторону.

А потом с осколком кофейной кружки, торчавшим из нижней челюсти, он посмотрел мне прямо в лицо и улыбнулся.

– Т-т-ты… – Звук заглушила кровь, заполнившая его рот и ручейками стекавшая из уголков губ. Он снова кашлянул, забрызгав алыми каплями мое лицо, и попытался еще раз: – Т-тебе нравится то, что… ты в-видишь?

Я подняла пистолет. Его улыбка превратилась в широкую ухмылку. У него были вставные зубы, крепившиеся к деснам и тоже окрашенные кровью. Я отвернулась и спустила курок.

Глава 64

Тела. Никто не сможет уследить за призраком в густой городской толпе. Заполненный вагон поезда. Оживленная станция. Плечо к плечу, кожа трется о кожу, мы вдыхаем выдохи других людей, нас коробит запах пота от высокого мужчины, мы ненароком наступаем на ногу своим ботинком на туфлю пожилой леди.

Я, кем бы ни была, катаюсь в парижском метро, соскальзывая из плоти в плоть, ощущая на мгновение пульс чужой жизни.

Где была Янус, в кого превратилась Янус, мне уже было абсолютно безразлично. Мне лишь хотелось найти Янус в том месте, где она (или он) могла мне понадобиться, когда путешествие завершится.

Я перепрыгивала из кожи в кожу: толчок, содрогание, неожиданная остановка на месте, покачивание вагона. Наступаю на чью-то ногу – и вот я ученица школы в форменном платье или сгорбленный старик, опирающийся на палку. Я ощущаю кровь женщины, у которой только что начались месячные, боль в ступнях усталых ног строительного рабочего. Я хочу выпить. У меня распух нос от насморка.

Двери открываются, я снова молода и красива, одета в изящное летнее платье, слишком легкое для такой погоды, но меня не оставляет надежда, что мои покрытые «гусиной кожей» руки не слишком бросаются в глаза и не портят эффекта, к которому я стремилась.

Я голодна, а теперь уже сыта, стою у окна, и мне отчаянно хочется в туалет, я поедаю хрустящие хлопья, сидя рядом с дверью.

На мне шелк. Я ношу нейлон. Затягиваю туже узел галстука. Мне давят дорогие кожаные ботинки.

Мои перемещения непрерывны, хотя тела остаются на своих местах, но стоит только коснуться руки в переполненном поезде, и я могу стать кем угодно, но в то же время никем в особенности.

Поезд везет меня к Лионскому вокзалу. К Янус. К кому-то еще.