Прикосновение разрушения

Персефона снова напряглась. Ей был ненавистен этот вопрос – из-за того, сколько людей предполагали, что Аид поможет, из-за того, что она позволила себе поверить, что станет исключением из его правил, из-за того, что он стал причиной, по которой ей приходилось отвечать «нет».

– Он сказал, это невозможно, – прошептала она.

Она выпустила руку Лексы и повернулась к матери. Богиня предстала в своем смертном облике и была одета в строгое желтое платье. Ее золотые волосы были собраны в тугой высокий хвост с завитым кончиком.

– И все-таки, почему ты здесь? – спросила Персефона.

– Так сложно поверить, что я о тебе беспокоюсь?

– Да.

– Я всегда ставила твои интересы превыше всего, даже если ты в это не веришь.

Персефона закатила глаза:

– Я не стану опять это обсуждать, мама. Я сделала свой выбор.

– Как ты собираешься прожить всю свою жизнь рядом с богом, который позволил твоей лучшей подруге умереть?

Персефона вздрогнула. Она вспомнила о нитях, которые он прятал на своей коже, и жизнях, которые на них обменял. Она бы солгала, если бы не призналась себе, что не раз задавалась вопросом, почему он отказался выкупить душу Лексы за еще одну такую же.

Персефона прищурилась, с подозрением взглянув на мать:

– Если я узнаю, что ты имеешь к этому какое-то отношение…

– То что? Продолжай.

– Я никогда тебя не прощу.

Деметра холодно улыбнулась:

– Дочь, чтобы эта угроза сработала, мне нужно желать твоего прощения.

Персефона проигнорировала боль от слов Деметры.

– Я не трогала Лексу. С учетом обстоятельств, полагаю, тебе стоит задуматься – как дочь весны может стать невестой смерти? Как ты можешь стоять рядом с богом, позволившим твоей подруге умереть?

Правда заключалась в том, что Персефона и сама не знала, и из-за этого ее наполняли вина и гнев. Она сжала кулаки.

– Замолчи, – выдавила она.

– Тебе следует направить свой гнев на мойр, – ответила Деметра. – Это они забрали твою подругу.

Персефона саркастично усмехнулась:

– Как это сделала ты? И чем это для тебя закончилось?

Деметра прищурила глаза:

– А это мы еще посмотрим.

Персефона отвернулась от матери и снова посмотрела на Лексу. Видеть ее такой было худшим из всего, что она когда-либо испытывала, и все становилось еще хуже каждый раз, когда она проходила через двери больницы.

– Аид не единственный бог, кто мог бы тебе помочь. Аполлон бог исцеления.

Персефона застыла на месте.

– Но ты наверняка уничтожила последний шанс получить от него помощь, когда выпустила ту мерзкую статью.

– Если ты пришла защищать его, я не собираюсь тебя слушать. Аполлон причинил боль моей подруге и многим другим.

– Ты думаешь, кто-то из богов невинен? – Она рассмеялась, и от одного этого звука Персефоне стало холодно. – Дочь, даже тебе не удастся избежать нашей порочности. Могущество без этого не обходится.

– Без чего именно? Без того, чтобы быть дурным человеком?

– Нет, без свободы делать все, что захочешь. Можешь даже не говорить мне, что если бы у тебя была такая возможность, ты бы не бросила мойрам вызов, чтобы спасти свою подругу.

– У таких решений есть последствия, мама.

– С каких это пор? Расскажи мне о влиянии твоих статей на богов, Персефона. Ты написала об Аиде, и у него появилась любовница. Ты написала об Аполлоне, и его по-прежнему обожают. – Она рассмеялась. – Последствия для богов? Нет, дочь, нет никаких последствий.

– Ты ошибаешься. Боги всегда требуют услугу – а услуги приводят к последствиям.

– На твою удачу, ты богиня. Борись огнем с огнем, Персефона, и прекрати хныкать над этой смертной.

Мать исчезла, но запах ее магии остался, вызывая у Персефоны тошноту.

Или, может, ее тошнило от мысли пойти за помощью к Аполлону.

Она не могла этого сделать. Как она может просить о помощи бога, которого раскритиковала и которого призывала ненавидеть? Это было бы предательством по отношению к Аиду и Сивилле. Это было бы предательством по отношению к самой себе.

Когда Элишка вернулась, Персефона встала, чтобы уйти, и прижалась поцелуем ко лбу Лексы. Повернувшись к матери подруги, она выпалила:

– Не отключайте ее от аппарата.

У Элишки увлажнились глаза, и без того уже красные от слез. Персефона была уверена, что ее прогулка была скорее поводом выйти и поплакать.

– Персефона, – Элишка скривила рот, – мы не можем… и дальше позволять ей страдать.

«Она даже не здесь, – хотелось выкрикнуть Персефоне. – Она между мирами».

– Я знаю, что это тяжело. Мы с Адамом еще не решили, как нам дальше действовать, но как только мы решим, я дам тебе знать.

Персефона покинула отделение реанимации в трансе. Она чувствовала себя так же, как в тот день, когда узнала о происшествии с Лексой. Она была призраком, застывшим во времени и смотрящим на мир будто со стороны, пока шла к лифту. Погруженная в свои мысли, она едва не пропустила Танатоса, прислонившегося к стене в комнате ожидания. Под флуоресцентными лампами его светлые волосы казались бесцветными, а черные крылья казались чем-то инородным на фоне стерильных стен и жестких стульев.

Персефона поняла, что он не ожидал увидеть ее, потому что при виде ее его поразительно голубые глаза распахнулись от удивления.