Я почувствовал едва слышный тон неприязни в его голосе. Так, словно эту неприязнь к ней он ни за что на свете не хотел ни обнаружить передо мной, ни даже самому себе в ней признаться, но она проскальзывала помимо его воли.
– Признаюсь, и я полон восхищения силой, с которой молодая женщина сумела справиться с такими грозными людьми, – сказал я.
– В этой семье всегда было именно так. – Он покачал головой. – И её мать, и мать её матери, и далее, сколько самые старые люди помнят, все они были очень уважаемы.
Поразительно! Может, они были жрицами какого-то языческого культа, в котором особую роль играли женщины? Культа, который выжил на предгорьях и в горах и процветал вдали от святой веры? И не о таких вещах и не о таких мерзостях мы слышали. Не раз и не два подобные остатки древних суеверий инквизиторы выжигали огнём и вырезали железом, восстанавливая в окрестностях божественный покой. Хотя, надо признать, что это выжигание и вырезание мы иногда проводили с таким рвением, что после завершения расследований и процессов требовалось призывать новых поселенцев, ибо некому было возделывать землю и разводить скот. Поэтому феодалы не смотрели на подобные действия благосклонным взглядом. Но я также знал, что с некоторого времени Инквизиториум пытался привлечь на свою сторону сильных мира сего, а, следовательно – немного аккуратней разбрасываться смертными приговорами среди их подданных.
– А настоятель-то уж на неё не нахвалится, – продолжал трактирщик. – Она даже худших мешкорезов, карманников и других негодяев обращает к добру и заставляет их исповедоваться и принести щедрые пожертвования. И сама она, знаете, подарила прекрасный алтарь в их церковь.
Ха, вышеизложенная характеристика мало соответствовала языческой жрице, но почему бы и нет? В конце концов, мы, инквизиторы, нередко встречались с отвратительными и закоренелыми грешниками, которым удавалось в глазах соседей выглядеть святее самого Папы. Я бы даже сказал, что служители Святого Официума внимательнее, чем обычно, обращали внимание на всевозможных благочестивых, щедрых дарителей, златоустых проповедников, святейших отшельников или других людей, щеголяющих своей любовью к Господу Богу и Церкви. Ибо мы по умолчанию думали, не скрывают ли эти благочестивые, богоугодные дела от глаз инквизиторов грехов, совершаемых этими людьми? Не скрывает ли позолота, бросающаяся людям в глаза, ржавчины, и не заглушают ли ароматные масла и духи зловония гнили? И знаете что, любезные мои? Когда Инквизиториум всерьёз и с полной самоотдачей принимался за такого святошу, чаще всего оказывалось, что он грешил против законов божеских и человеческих, и тогда с полной уверенностью в своей правоте мы могли складывать костёр.
Конечно, не везде, не всегда и не во всём следовало видеть руку Дьявола. И в нашем не лучшем из миров находились люди благородного сердца, известные праведными деяниями. Недавно в городе Виттлих (жителей которого я спас от мерзкого существа особого сорта) мне довелось познакомиться с таким человеком, который за содеянную ему милость умел щедро отплатить.
– Поистине святая женщина, – сказал я серьёзным тоном.
Он быстро взглянул на меня, как будто проверяя, не издеваюсь ли я над ним, но я сохранил каменное выражение лица.
– Так тоже некоторые говорят, – согласился он со мной, – потому что она всегда подталкивает людей только к хорошему, и, знаете, так искусно это иногда делает, что те и не догадываются, что их подтолкнули.
На этот раз эти слова прозвучали с искренним уважением, и я подумал, что это так же интересно, как и весьма хвалебное описание характера и поступков моей хозяйки. Однако это по-прежнему вовсе не означало, что она не была виновна в занятиях чёрной магией, а лишь то, что она хорошо умела маскировать своё истинное лицо и обманывать людей фальшивыми поступками. Однако, признаюсь, я не был бы в восторге, если бы подобные предположения оказались правдой, ибо тогда следовало бы начать расследование, а Дороту подвергнуть пыткам и сжечь. А ни один инквизитор не любил жечь женщин, с которыми спал. Ну, разве что она здорово ему досадила...
Если бы я был в Херцеле с официальной инквизиторской миссией, я бы не преминул посетить священника, который так тепло отзывался о Дороте, и спросить о причинах такой сентиментальности. А мелким купчиком из окрестностей Кайзербада священник попросту бы пренебрёг, может, не ответив на его вопросы, а может, и ответив неизвестно насколько откровенно. К сожалению, так уж оно есть, что плащ со сломанным серебряным крестом (и даже не плащ, но и само представление служителем Святого Официума) открывал многие двери, а людские сердца склонял к исповеди. Обычно, правда, люди хотели прежде всего исповедоваться в грехах своих ближних, но, направляемые умелой рукой, начинали, в конце концов, исповедоваться и в собственных.
Нашего информатора звали Герман Кнаге, и он был рослым мужчиной средних лет. У него было обожжённое солнцем лицо и седые волосы, которые короткой густой щетиной покрывали его череп.