Прикосновения

Однако в ту пору,
ночами полного затемненья луны и звезд,
люди услышали нечто иное,
недоступное слуху:
шелест песка в оконном стекле,
отчаянное усилье стола
с полом срастись,
и не двигаться,
и кроной шуметь
и внезапно потом
в темните
резкий выкрик свечей.

О покорное тихое братство ключей,
не выдай руке тот ключ, что откроет.
Безумная ночь на крыше сидит
и высвистывает на дырявой трубе,
бузина боязливо запела в садах.
Пересилить тот страх,
дверь отворить
и видеть, что происходит!
Мама! Мама!
На лестнице сапоги.

Потом посуду мыла жестяную —
ту славу их воскресного обеда
(одна тарелка оставалась чистой).
Потом цветы исправно поливала,
мела полы,
до блеска терла стекла,
и век пустыми были ее руки.

Разглядывала их вечером у лампы
с удивленьем,
прикладывала их к себе и отводила,
прикладывала, отводила.
Что было между ними, никому не говорила.

Это и было именно то превосходство народа:
руки, руки.
Руки, взывающие о помощи,
те черные стволы в лесу сожженном,
где светлой иволге взлететь не светит,
лишь ветер-дурачок
подъемлет крышу пепла.

Прошло это,
исчезло навсегда,
но остается в горле горький вкус
миндалинок проглоченных
и соли.

Слеза и кровь.
Ты, милая, не плачь.

Пойдешь однажды в школу,
и будут спрашивать тебя.
Но ты им скажи: не знаю.
Моя память — это зеркало,
затуманенное чьим-то дыханьем.
Не помню.

Будет старый колодец,
и будет ведерко крови.
Ты ее не пей.
Кровь Освенцима,
кровь Кремнички,
кровь Лидице.

Кровь — не водица,
ты ее не пей.

Любовь и тринадцатилетняя имеет свою историю,
кровавую и грустную, как вода.

Не плачь, милая,
тебе не дожить до этого,
ты не плачь.
Я куплю тебе глобус, что красиво так вертится,
и начнем путешествовать.
Семь мертвых океанов подмывают берега памяти.
Семь мертвых океанов, связанных цепью.

Но там,
на расстоянье руки,
черные лампы звезд.
Дождь идет.
Вода на лице одинокая.
Франтишек Капланек, шофер из Красного Креста, и ему подобные
смотрят на нас
и ногами топочут,
как злые детишки на загородной прогулке,
и громко кричат:

Нам тут холодно.
Дождь идет.
Домой нам охота.

Родина — это вода ледяная в кувшине, покрытом росою.
Родина — это тяжелые руки, лежащие на столе
в воскресной тиши, наступающей после работы,
пустые и ждущие,
всемогущие,
те единственные, которыми творится история.

Родина — это руки, на которых ты можешь плакать.
Они спрячут лицо твое, мокрое от слез и от пота.
Они могут тебя приласкать, защитить и согреть.
Но могут еще положить эти пальцы на горло и стиснуть.

Каждый день я повязываю галстук,
каждый день я думаю об этом.

Ослепление (Перевод Б. Слуцкого)