Принц инкогнито

Из погреба пахнет плесенью. Спускаемся по деревянным ступенькам, вдавленным в землю, покрытым осклизлыми лишаями. Впереди тьма. Продвигаемся — первым старик с зажигалкой; обложенный досками и укосинами потолок становится ниже, приходится идти сгорбившись. Для Миньки полная неожиданность, что под землёй теплее, чем снаружи. Но это сырое тепло душит, оно неживое, могильное. Земля под ногами становится липкой, из грязи сочится вода, сверху капает; поскользнувшись, Минька хватается за мокрую стену — и тут пламя гаснет. В кромешной тьме Миньке кажется, что он сейчас задохнётся. В ушах стучит кровь. Минька чувствует, что волосы у него мокрые. В тишине оглушительные щелчки — и в огромных руках вспыхивает огонь зажигалки, он выглядит очень ярким! Через минуту-другую дышать становится легче, шорох в ушах почему-то усиливается, исчезают нависшие над головой балки, над нами чёрная прорубь — и там подсвеченные луной облака и множество звёзд!

Мы снова на берегу моря, на покатой скалистой площадке, поросшей ракушками. Минька вытряхивает из сапога глину, счищает о ракушки грязь.

У валуна — лодка-двойка. Монах-проводник с Его Высочеством подтаскивают её к краю площадки и спихивают в воду. Минька с Е. В. забираются внутрь, старик придерживает лодку, вдруг наклоняется… и целует Его Высочеству руку.

Оттолкнувшись, мы в несколько вёсельных взмахов уходим от берега. В отлив грести в море легко. В скалах — чёрные дыры. Кажется, много дней или даже недель миновало с тех пор, как «Цесаревич» шёл вдоль этого берега и сквозь полусон Минька слушал рассказы Его Высочества о подземных ходах…

На берегу загорается фонарь, гаснет. Зажигается — гаснет.

Налегая на вёсла и запрокидываясь, Минька видит, что у него за спиной, в открытом море, тоже дважды мигает фонарь.

В темноте проступает силуэт корабля… или очень длинного катера?.. Его Высочество прекращает грести. Удерживая равновесие, поднимается и берётся за трап: палуба низкая, до неё легко дотянуться рукой. Вода сильно плещет в борт лодки.

— Благодарю тебя… — Его Высочество берёт Миньку за руку, но как-то сверху — опускает свою правую ладонь на тыльную сторону Минькиной руки. — Благодарю.

Лодку сильно качает — и вдруг, повинуясь мгновенному чувству, а может быть, подражая монаху, Минька склоняется и крепко целует тёплую, влажную от морских брызг, солёную руку.

Его Высочество вкладывает в Минькин кулак что-то круглое — закрывает своими руками и чуть-чуть прихлопывает, как будто запечатлевая.

Лодку снова качает, Минька взмахивает руками и выпускает Его Высочество — а тот в три-четыре рывка вскарабкивается по трапу на борт.

Заводят машину, она стучит громко, как пулемёт. Из низкой трубы брызгают искры. Катер медленно поворачивает, всё вокруг застилается сивым дымом.

Оказавшись под ветром от уходящего катера, я больше не вижу ни чёрного неба, ни моря. Меня окружает густой белёсый туман. Я кашляю оттого, что вместо привычного сладковатого угольного угара пахнет жжёными перьями.

8

Дживан едет в троллейбусе.

За окнами непроглядная ночь. Троллейбус пуст, но Дживан не хочет садиться: стоит за кабиной водителя. Водитель невидим за тёмным стеклом. Держась за поручень, Дживан смотрит в жидкую тьму. Изредка мелькает отблеск: отсвечивают провода, проплывают глубоководные рыбы или струятся актинии или какие-то неизвестные организмы, как будто троллейбус движется в недрах моря, под многокилометровой толщей воды. Дживан целиком погружается в созерцание тьмы. Редко-редко угадываются извилистые следы незнакомых холодных существ.

Кроме Дживана, в пустом троллейбусе есть ещё один человек. Это женщина. Она смотрит в окно. Приблизившись, он узнаёт в ней свою жену. Во сне они незнакомы — и в то же время это его жена. Лицо Джулии исхудало и потемнело, но её красота, как когда-то давно, обжигает его. Он опускается перед ней на колени и горячо говорит об ошибках, которые он совершил; об изменах; о бездарно потерянном времени; о том, что теперь всё будет иначе. Дживан уверен, что она не сможет сопротивляться его порыву, его пламенной искренности — и вдруг понимает, что перепутал: вместо Джулии ему кивает Тамара — тоже смуглая, тоже черноволосая, но всё-таки — как он мог обознаться? Не зная, как выйти из этого неудобного коленопреклонённого положения, он автоматически продолжает что-то говорить, придвигаясь к Тамаре поближе, обращает внимание на её сильные, хорошо вылепленные икры… Внезапно женщина вскакивает и в гневе бьёт по стеклу троллейбуса — это снова жена: он назвал её чужим именем. Не успевает Дживан снисходительно усмехнуться: неужели она думает своим тонкокостным аристократическим кулачком повредить глубоководное непробиваемое стекло, — как стекло тотчас проламывается, внутрь троллейбуса обрушивается пучина чёрной воды, и Дживан просыпается от удара.

Ударившись лбом, Дживан вздрагивает, выпрямляется в страхе, не понимая, где он находится и что это такое, винтообразное, в чёрную крапинку, медленно поворачивается, проникает, сжимает правую часть головы…