Принц инкогнито

Дживан спешит закончить обход. Заглядывает в надзорку — и сразу видит перед собой Гасю. Тот стоит в странной позе. Одной слоновьей ногой на полу, а другой — коленом левой ноги — упирается в раму кровати. Неимоверно медленно, медленно, как какое-то экзотическое животное (бегемот? хамелеон?..) — начинает переносить вес, склоняясь к постели ниже, ниже… Дживан смотрит на Гасю и думает: вот его абсолютная противоположность. Он, Дживан, — крепко сбитый, компактный, лёгкий, быстрый. Гася — чудовищного размера, при этом бессильный. У Дживана острый язык, отточенные формулировки. У Гаси мутизм (возможно, на почве гидроцефалии): он вообще не в состоянии разговаривать. У Дживана было множество женщин — у Гаси отсутствует половое влечение. Дживан в свои сорок лет наслаждается идеальным здоровьем, живёт полной жизнью — Гася практически расползается, распадается, причём не только психически, а буквально: у него так называемая диабетическая стопа, как с ним ни бьются, уже налицо некроз…

Полковник стонет и бьёт кулаком в стену.

— Хорош долбить! — цыкает Виля.

— У него ноги печёт, — вполголоса объясняет новенький.

— Задолбал уже. До́лбит и до́лбит. Дживан Грандович!

— Тихо. Я подойду.

Протискиваясь мимо Гаси, Дживан придерживается за него. Удивительно: он не испытывает брезгливости, прикасаясь к Гасиной туше, — даже наоборот, чувствует что-то вроде симпатии, как будто Гася ему не чужой. «Не отдам тебя в Колываново». В сущности, Дживан — сейчас единственный человек в мире, который может спасти Гасе жизнь. В любом случае Гасе осталось недолго, но во власти Дживана — дать ему отсрочку. Это сильное ощущение. Дживан выпрямляет спину.

— Дживан Грандович, как там с моим вопросом?

— С каким вопросом?

Виля молчит.

— Максим, послушай, что ты мне голову морочишь на ночь глядя? Спи давай.

— Ну, смотрите сами.

— Что-о?

— Говорю, понял вас.

— Завтра решим.

Виля глухо молчит.

Тем временем Гася наконец завалился всей тушей на свою койку (пружины скрипят под тяжестью) и медленно-медленно начинает втягивать ногу… Ленивец! Вот на кого похож Гася: на раздувшегося ленивца! Дживан улыбается. На обратном пути останавливается у койки Полковника, сворачивает полковничье одеяло в рулон и подпихивает эту скатку Полковнику под колени.

Тётя Шура уже улеглась. Дживан моет руки над раковиной. Тётя Шура ворочается, приминает подушку, зевает. Дживан чувствует её мясной запах. А у Тамары сейчас форточка приоткрыта, прохладно, немного пахнет дождём, пятнадцатилетний коньяк…

— Иди, Дживан Грандович, я послежу, — с раздражением говорит тётя Шура.

Ага, последишь ты… Будешь храпеть до утра, не добудишься… Ладно, одну рюмочку и назад. Иначе не высидит эту ночь. Нужен маленький допинг.

— Спокойного дежурства, — говорит Дживан санитарке (желать «спокойной ночи» не принято).

Тётя Шура ворчит в ответ что-то нечленораздельное.

Решено. Да. Две рюмки — и сразу назад.

…— Я приведу красноречивый пример. У нас в Карабахе было село Чардахлу. Там…

— Чер-да-?..

— Чар-да-хлу́. Оттуда вышло двенадцать генералов — три царских и девять советских. И два маршала! Вы можете себе такое представить?

— У нас тоже маршал был, Рокоссовский…

— Один. На стотысячный город. А здесь — деревня! Село в горах. Дюжина генералов, два маршала. Амазасп Бабаджанян, главный маршал бронетанковых войск. А кто второй? Назовите второго! …Ну как же, Тамара Михайловна? Разумеется, Баграмян! Ованес Хачатурович Баграмян…

Большая бутылка наполовину пуста. Дживан и Тамара сидят на диване. Рядом журнальный столик. Верхний свет выключен, горит настольная лампа. Полумрак льстит Тамаре, она выглядит молодо, пряди выбились, глаза блестят.

— Как ты интересно рассказываешь, Дживанчик!..

Дживана дешёвыми штучками не проведёшь — и всё же тепло похвалы, тепло признания смешивается с коньячным теплом. Тамара, в отличие от жены, умеет слушать. Дживан рассказывает, как несколько лет назад родственники из Питера решили съездить домой и пригласили своих друзей, русских. Из Степанакерта поехали в Шуши, взяли вино, «Хиндогны́», знаете «Хиндогны», не знаете? — и шашлык. А шампуры забыли. Ну вот забыли. Кругом большие дома многоквартирные. Что они сделали? Просто встали и покричали — и через минуту вынесли шампуры! Русские не поверили, что незнакомые люди из многоквартирного дома откликнулись. А в Карабахе — в порядке вещей. Никто не ворует, никто машины не запирает. Садишься в маршрутку, знакомые попадутся (а все знакомые, пол-Карабаха знакомые), кто первый выходит — платит за всех. Никому за себя заплатить не позволит. Но и сам тоже за всех заплатишь, если первый выходишь. Если денег в обрез, а ехать недалеко — ещё подумаешь, ждать маршрутку или лучше пешком. Такие люди у нас. А здесь что? Здесь люди вообще друг на друга не смотрят. Даже мы с вами чокаемся — вы в глаза мне не смотрите…