Принц Модильяни

Когда в морском пути тоска грызет матросов,
Они, досужий час желая скоротать,
Беспечных ловят птиц, огромных альбатросов,
Которые суда так любят провожать.

И вот, когда царя любимого лазури

На палубе кладут, он снежных два крыла,
Умевших так легко парить навстречу буре,
Застенчиво влачит, как два больших весла.

Быстрейший из гонцов, как грузно он ступает!

Краса воздушных стран, как стал он вдруг смешон!
Дразня, тот в клюв ему табачный дым пускает,
Тот веселит толпу, хромая, как и он.

Поэт, вот образ твой! Ты также без усилья

Летаешь в облаках, средь молний и громов,
Но исполинские тебе мешают крылья
Внизу ходить, в толпе, средь шиканья глупцов[52].

Я кланяюсь. Мое выступление окончено.

Зал аплодирует. Беатрис тоже.

– Браво! Вы читаете Бодлера наизусть.

– А вы, синьора, его узнаёте. Поэтому, несмотря на то, что я не понимаю причин вашего приглашения, – я его принимаю.

– Хорошо, тогда приведите себя в порядок и встретимся здесь завтра в полдень. Я очень уважаю Пикассо и не хочу продолжать думать, что он идиот.

– Завтра вы увидите принца из Ливорно. Всем спокойной ночи!

Я разворачиваюсь и ухожу.

Кокто кричит мне вслед:

– В следующий раз ты должен прочитать мои стихи!

– Обещаю.

Я выхожу на улицу и вдыхаю свежий, чистый воздух.

Встреча

Она опаздывает на полчаса и появляется в компании мужчины; я его знаю, но не близко, – это скульптор Осип Цадкин, друг Бранкузи.

– Вы опоздали.

– Женщинам это позволительно.

Цадкин, улыбаясь, заступается за Беатрис:

– Амедео, прости, у нас была встреча с продавцом предметов искусства; синьора опоздала из-за меня.

Я доброжелательно улыбаюсь и пытаюсь понять, будет ли наша встреча вдвоем или втроем. Цадкин не глуп, он все понимает:

– Я проводил синьору, но теперь мне нужно идти. До встречи!

Цадкин на прощанье целует руку Беатрис. Она садится напротив и некоторое время меня разглядывает, затем удовлетворенно улыбается.

– Вас не узнать… Кики была права: если вы приведете себя в порядок, то сразу же превращаетесь в принца.

– А вы в точности такая же, как были вчера.

– То есть?

– Внешне агрессивная женщина.

– Это не комплимент…

– А так: воинственная, пылкая, волевая?

– Сколько слов… В отличие от вчера, сегодня вы выглядите отлично подготовленным собеседником.

– Это влияние теплой ванны и бритвы. Но это показывает, что вы судите по внешности и вы непостоянны. Вы легко меняете свое мнение.

– Туше! – Она улыбается. – Чем вы меня угостите?

– Насколько я помню – это вы меня пригласили, соответственно, это я должен задать такой вопрос.

– Синьор Модильяни, вы тоже агрессивны.

– Наше знакомство началось не самым лучшим образом.

Она поднимает руку, чтобы подозвать официанта, и, не спросив меня, делает заказ:

– Мясо на гриле, запеченный картофель и бутылку божоле.

Официант удаляется. Она с улыбкой продолжает прерванный разговор:

– Предполагаю, вы навели обо мне справки.

– Конечно. Я не хотел прийти неподготовленным.

– Отлично, так вы избавите меня от автобиографической фазы. Только скажите, кто именно вам дал информацию.

– Вам достаточно знать, что этот человек вас уважает и это ваша подруга.

– Иногда нужно остерегаться мнения друзей больше, чем врагов.

– Поверьте, вам нечего бояться.

– Модильяни, я тоже многое знаю о вас.

– Отлично! Расскажите.

– Вы не обидитесь?

– Уверяю вас, нет.

– Вам это покажется странным, но о вас многие говорят. Я знаю, что вы чувствуете себя на задворках общества, но это не так. Конечно, ваша репутация не из лучших. Ваши работы не очень хорошо продаются, и они стоят не больше двадцати-тридцати франков. В художественной среде вы одиноки и не принадлежите ни к кубистам, ни к футуристам.

– Это плохо?

– Да, потому что у вас нет поддержки художественного течения. Я не говорю, что это правильно или неправильно, – я просто это отмечаю. В Нью-Йорке только что организовали выставку, вы в ней не участвовали, но там были представлены работы ваших коллег из Европы.

Я киваю, скрывая свое волнение.

– Кроме этого, говорят, что вы, к сожалению, пристрастились к алкоголю и наркотикам.

– Только изредка.

– Я не моралистка. Я вас не осуждаю. Я тоже это употребляю.

Синьора довольно ясно выражается, и разговор более интересный, чем я ожидал.

– Вас несколько раз арестовывали.

– По пустякам.

– Если вас разозлить, вы, недолго думая, распускаете руки.

– Это не привычка.

– Я знаю, что вы друг полицейских-коллекционеров…

– Они прекрасные люди.

– …и они отпускают вас в обмен на ваши картины.

– Вы действительно все знаете.