Принц Модильяни

– Ты слишком умный, чтобы не видеть, что в его картинах есть тоска, одиночество, есть всё.

– Я не говорю, что их нет… но…

Она не дает ему закончить:

– В его работах видна метафизическая отвлеченность лиц.

– Да, безусловно, – Жан согласен с Беатрис. – Его талант был заметен уже в скульптурах. Дорогой Пабло, ты разве не видишь, что в его картинах и рисунках повторяются определенные линии его статуй? Вытянутые линии – шеи, лица… Его женщины невероятно очаровательны.

К разговору присоединяется Макс, но, будучи зависимым от мнения Пикассо, он может лишь занять позицию, не противоречащую гению.

– Выполненные им портреты Беатрис просто великолепны. Жан прав, эти элегантные линии уже присутствовали в скульптуре.

Однако сама Беатрис не согласна.

– Нет, нет… его живопись в тысячу раз лучше. И он наконец-то начал продавать работы.

На слове «продавать» Пабло проявляет интерес:

– Продавать? Правда? И сколько он продает?

Беатрис понимает, что, возможно, преувеличила, и поправляет себя:

– Я не говорю, что его картины нарасхват, но уже появились некоторые ценители. К счастью, он убедился, что ему нужно полностью оставить скульптуру. Всякий раз, когда он работал с мрамором, у него начинался ужасный кашель.

Я не хочу, чтобы обсуждали мое здоровье; всегда есть риск, что кто-то угадает мой диагноз. Кокто – как назло – уводит разговор именно в эту сторону:

– В самом деле, Беатрис, тебя не беспокоит этот кашель? Иногда у него случаются сильные приступы. Думаешь, это только из-за мрамора?

– Из-за чего же еще? Мраморная пыль, производимая резцом и напильником, вредна для легких. Ты разве не знаешь?

– Я знаю скульпторов, которым это не мешает.

– Возможно, он страдает астмой.

– Уверена, что это астма?

– Что ты хочешь сказать?

– Подумай сама.

– Туберкулез? Исключено. Я никогда не видела, чтобы он харкал кровью. И доказательство того, что ему следовало просто бросить скульптуру, в том, что сейчас ему лучше.

Жану нечем парировать, и, чтобы разрядить обстановку, он отпускает шутку:

– Он хорошо себя чувствует? Ты, наверное, рада. Всем известно, что достоинства Амедео выражаются наилучшим образом, когда у него хорошее здоровье.

Слышится общий смех гостей, и Пабло подхватывает тему:

– Беатрис, мне любопытно… Учитывая успех, который он имеет у женщин, – скажи, удовлетворены ли твои ожидания на практике?

– Пабло, дамам не задают такие вопросы.

– Жан, я уверен, что тебе это еще любопытнее, чем мне.

– Мне? Почему же?

– Ни для кого не секрет, что женщины смотрят на Амедео особым взглядом… Но – не только женщины.

Макс тут же реагирует:

– Амедео такой нестерпимый представитель мужского пола, что иногда это даже раздражает… Ему удается заставить тебя сожалеть, что ты не женщина.

Все эти разговоры досаждают Беатрис.

– Единственное, что важно, – это то, что сейчас он меняет и развивает свой стиль. Благодаря мне. Поль Гийом очень доволен.

Но Пабло продолжает дразнить Беатрис:

– Беатрис, ты говоришь об искусстве – а мой вопрос был более приземленный…

– Пабло, ты правда хочешь знать, каков он в постели?

– А что в этом плохого?

– Ты разве не знаешь, что испанцы и итальянцы известны своими талантами в этой сфере?

Кокто вмешивается:

– Беатрис, ты что-то имеешь против французов в постели?

– Жан, у нас с тобой разные предпочтения.

– Дорогая, не говори так; ты знаешь, что я оставляю за собой свободу встречаться с представителями любого пола. Кстати, как и ты.

Пабло не отступает:

– Так ты мне скажешь, соответствуют ли слухи реальности?

– Да, соответствуют! Еще как! Доволен?

Все смеются.

Я стою в темном коридоре, и эти разговоры за спиной меня угнетают. Секс, искусство, любовь – всё вперемешку и выставлено в смешном виде.

Я думаю об Анне, о ее утонченности, молчаливости, сдержанности. Она смогла бы осадить чужое любопытство и никогда бы не позволила, чтобы кто-то нарушил нашу интимность.

Впрочем, кроме фразы Жана о моем здоровье и высказывании Пабло о моих картинах в отношении меня не было сказано ничего особо обидного. Проблема заключается в поверхностности их суждений – это выставляет напоказ тщеславие этих людей и их буржуазное любопытство. Мне неприятно, что Беатрис подчиняется светским правилам и обсуждает наши отношения с людьми, которые потом расскажут об этом в другой компании. Когда интеллигенты из богемной среды собираются вместе, они превращаются в буржуазных шутов. Насколько же лучше Утрилло и Сутин! Грязные, неотесанные – но искренние. Элегантная светскость Кокто и отточенная ирония Пикассо не стоят и мизинца моих друзей.

Я решаю, что мне надоело подслушивать украдкой, и захожу в гостиную. Как только меня замечают, веселье замирает, все оборачиваются в мою сторону. Первой нарушает молчание Беатрис:

– Амедео, я не слышала, как ты вошел.

– Я открыл своим ключом.

Пабло в знак приветствия делает движение трубкой.

– Рад тебя видеть, Моди.

Кокто бросает взгляд на своих дружков, встает и похлопывает меня по плечу.

– Вижу, что ты в хорошей форме.