Принцессы ненавидят драконов

– Ты и об этом в курсе? – хмыкнул Мардук. – Мои мотивы несколько сложнее, чем просто месть или просто жажда власти. И я, и моя семья идем к одной цели, но разными дорогами. Судя по этому, – он обвел глазами зал, – я не ошибся с направлением.

– Никогда не допущу, чтобы моих детей превратили в это, – пробормотала я. – Вы помешались на могуществе, которого у вас никогда не было и никогда не будет. И безумны. Все до единого. Единственный шанс для дракона не сойти с ума – сбежать, как сделал Линд.

Мардук пожал плечами.

– Может, ты и права. Но не романтизируй меня, Корнеллия. Жаль, что из всех девушек единственная, которую я мог бы полюбить, – это ты, жена моего брата. Принцесса, чью семью я убил. Но я бы никогда не позволил себе полюбить тебя. Мне это не нужно.

Я посмотрела в его глаза, холодные и безжизненные, и не увидела в них ничего. Как будто, превращая Мардука в дракона, его отец выжег все эмоции. Превратив его в куклу, лишив шанса на любовь или дружбу.

– Хорошо, что из всех драконов, которых я могла полюбить, я полюбила твоего брата.

– Ты ведь знаешь о его пророчестве.

– Знаю.

– Тогда у тебя не должно быть вопросов, почему все случилось именно так.

– У меня их и нет. Но знаешь, у меня тоже есть сестра. Мы вместе росли, играли, любили папу и все такое. И если бы кто-то сказал, что есть пророчество, по которому я убью Кристи, я бы послала его далеко и надолго. И ни за что не стала бы приближать этот момент. Костьми бы легла, но доказала, что пророчества имеют значения только для тех, кто в них верит!

– Рад, что в своих фантазиях ты настолько всемогуща, – равнодушно отозвался Мардук.

– Ты мог искать эту девушку вместе с Линдом. Мог не нападать на Дортор, а прийти к отцу и попросить. Вместо жестокости и силы мог выбрать дипломатию. Тебя носили бы на руках, если бы ты стал искать невесту в моем королевстве! А если бы…

Я осеклась, едва не ляпнув «выбрал меня»…

– Ты мог получить все и не становиться убийцей.

– Ты плохо понимаешь драконов.

– Твои родичи сказали то же самое. Зато я хорошо понимаю, что такое семья. И ее ценность. Ты меня научил.

И, может, пора вернуть долг? Может, Рогонда прав и папа хотел бы видеть меня не такой? Не жаждущей крови и мести, положившей все силы на уничтожение врага. Он учил нас с Кристи благородству и прощению, но вряд ли представлял, что прощать придется его убийцу.

– Единственное, что усаживало меня за уроки в детстве, – понимание, что иначе папа будет расстроен и разочарован. Папин гнев никогда меня не останавливал, а вот его печаль – да. Разочарование. Я готова была сделать все что угодно, лишь бы он не считал меня плохой дочерью. На мое счастье, папа никогда в нас не разочаровывался. Даже если мы – ну ладно, преимущественно я! – давали поводы. Он всегда говорил, что гордится нами.

Голос сорвался, я вдруг как наяву услышала папу:

«Ты хорошая и добрая девочка, Корнеллия. Тебе непросто будет сохранить в себе эти качества, но я верю, что ты справишься».

Тогда казалось, что папа говорит о газетчиках, которые с каждым годом распалялись все сильнее. А сейчас… Может, он чувствовал, что так все обернется? Может, смотрит сейчас на меня и…

Разочарован?

Быстро, чтобы не передумать, я сняла с шеи кулон Мари и бросила Мардуку. Тот инстинктивно поймал.

– Что это?

– Зелье, исцеляющее от печалей. Подарок твоего брата одной моей подруге. Как ни странно, она тоже отдала его добровольно.

– Ты наивная дурочка, – хмыкнул Мардук, повертев флакон в руках. – Думаешь, все устроено так? Выпил зелье – и превратился в доброго прекрасного принца? Принц раскаялся, восстановил королевство, женился на принцессе и жили они долго и счастливо?

– Принцессы закончились, – буркнула я, отворачиваясь. – Остались горгон и мертвая собака.

Мардук ничего не ответил.

Я думала, что не усну рядом со злейшим врагом, но усталость вскоре взяла свое. И я провалилась в сон, невзирая на твердый холодный пол, тонны древнего камня над головой и Мардука, который вполне мог придушить меня во сне и сделать вид, что так и было.

Снился папа. Он что-то говорил, а я не слышала и бежала к нему – а он все отдалялся. Голос становился все тише и тише, а плотный серый туман скрывал очертания отца. Я знала: это что-то непоправимое, страшное, и если я позволю ему исчезнуть в тумане, то потеряю навсегда.

Но никогда не успевала.

А потом в тумане исчезали Кристи, Астар, Линд, Рогонда и девчонки. Пока я беспомощно смотрела, как туман их скрывает, меня обступали газетчики. Они издевались, обвиняли, вытаскивали наружу все мои грехи. Все разы, когда я огорчала отца или обижала Кристи, все обидные упреки Линду, все шалости, когда я причиняла кому-то вред. Они кричали и кричали, предрекая Дортору вечную тьму с такой королевой.

А потом вдруг все стихло.

Я очутилась в том же зале, куда мы упали с Мардуком, только зал выглядел совершенно иначе. Светлым, просторным, залитым золотистым светом. В блестящей поверхности стены я увидела свое отражение – белоснежного дракона с огромными золотыми глазами.