#Природа, #Родина, #Литература, #Любовь

Разглядев бегущих по дороге, сердобольные горожане стучали водителю в перегородку, просили «остановить машину», чтобы подвезти нас. Я же, стараясь не сбить дыхание, каждый раз благодарил на бегу и объяснял, что мы вовсе не спешим угнаться за автобусом. Ответив на многочисленные «зачем» и «почему», не сбавляя хода, мы бежали дальше, а «граждане пассажиры» задумчиво глядели на нас через пыльные стёкла, очевидно потеряв интерес и к реке, и к ягодам.

Постепенно мальчишки уставали, отставали и по одному усаживались в следующий автобус, так что все тридцать шесть километров добежал я один.

Те ребята, которые сдались, не сдюжили, вели себя, словно раненые. Чересчур старательно растирая затёкшие плечи, они торопились ступить на подножку отходящего автобуса, стараясь не смотреть в мою сторону. Как выяснилось позже, – и это порадовало меня, – каждый, кто вовсе отказался прийти, счёл себя дезертиром.

Мальчишки давно разъехались по домам, а я всё бежал и бежал, и это было такое счастье, такая свобода… Бежать налегке, навстречу ветру, а не шквалу смертоносного огня, не ожидая выстрела в грудь или спину.

Когда оказалось, что цель уже близка, – честное слово, совершенно не было никакого желания останавливаться, несмотря на немеющие ноги, из-за чего временами приходилось отталкиваться от дороги одними только пальцами, как можно быстрее, чтобы вновь почувствовать их. В такие минуты казалось, что именно я, а никто другой, крутит земной шар, и стоит только перестать перебирать его ногами…

Всё. Ровно тридцать шесть километров. Сделав несколько лишних шагов, дабы дать сердцу войти в нужный ритм, я остановился, и лишь только тогда почувствовал, как сильно обгорело лицо. Пока бежал, солнце своевольничало, выжигая на нём узоры, через увеличительное стекло мелкой соли от просохшего пота…

– Так, когда это было, вы говорите?

– Я не называл года. Пробег состоялся в День Победы, 9 мая 1985-го.

– Ну, и что ж вы так долго рассказываете, о таких-то пустяках!

– 40 лет Великой Победы – это вы называете пустяком?! Всего лишь сорок! Коротка человеческая память, ох, как коротка.

Впредь…

На рассвете у нас зима, утром весна, а с полудня – осень… Выйдешь поглядеть, как оно там всё, и не иначе, как возвращается зимний ветер, дабы позабавиться напоследок, перебрасывая тебя с ладони на ладонь. Небо же, в чаянии тепла, сытости и довольства, словно прожилками сала, покрывается долгими рыхлыми облаками. И тут же – гневаются тучи, собираясь отправиться в стирку ливней, сбиваются в неряшливые серые комья.

Дождь немедля принимается бить указкой по голове. Ощутимо, небольно, но кому такое по нраву? В попытке укрыться зонтом кроны леса, ступаешь под его редкую весной сень. Каплям становится труднее дотянуться, и они забывают о тебе, но, повиснув на ветвях, в уголках губ почек, смеются, дивясь своему прозрачному очарованию.

А там и птицы, манкируя льющейся с небес водой, возобновляют дружескую и матримониальную перекличку:

– Люб-ви, люб-ви, люб-ви, -вздыхает одна малиновка.

–Уй-ди, уй-ди, уй-ди, – требует другая.

– Я войду? Я войду? – Спрашивает приятеля зеленушка.

– Ага, ага, ага! – Радостно соглашается тот.

– А это кому? – Вопрошает в смущении синица, и тут же, радостно отвечает сама себе, – Мне, мне, мне!..

Возвещая о своём появлении, овсянка кричит:

– Я иду! Я иду! Я иду!

– Ну-ну, не вздумай! – Ответствуют то ли ей, то ли кому-то третьему, невидимому сквозь ветви, на что тот кричит возмущённо, ни минуты не медля:

– Буу-ду, буу-ду, буу-ду!

Если слушать безо внимания, не стараться разобрать голоса по-отдельности, пение птиц в лесу похоже на варёный поток зябкого до синих губ ручья. Стараясь же понять их разговор, думаешь, что, быть может, они также прислушиваются к тому, о чём беседуем мы между собой, а, тщась31 вникнуть, переиначивают наши слова на свой лад, толкуя32 нас и о нас по-своему, по-птичьи.

– Иди! Иди! – Недовольно раздаётся вдруг, но оборачиваясь на обращённый, как показалось, именно ко мне крик, я не замечаю никого. Однако, чтобы притязание было ясно уже совсем, ветер гонит из лесу, не шутя, – толкая в спину, да пугая стуком палки о шаткие полати ветвей.

Последний шаг с пружинистой, мягкой лесной подстилки на мощёную прошлогодней листвой, жёсткую тропинку оказался чересчур шумным. То дерево, что упало без чувств за спиной, из последних сил бросило сук мне вослед. Не для того, чтобы больше не приходил, но дабы был осторожным. Впредь…

Я был там

Если неприятности прицепились к тебе репейником, не будь лопухом33, – меняйся, сбрасывай с себя личину34, с нею вместе отпадёт и репей, а там уж – им будет тебя не достать.

Как водится, навзничь, устроив сжатые кулачки поверх груди, в очевидно отрешённом от бытия виде, подле цветочного горшка с алоэ лежала муха. Но, стоило приоткрыть окошко, как ветерок, что, воспользовавшись минутой проник в дом, походя дунул на муху, чем она, не медля, воспользовалась, воспряла духом и ожила. Надолго ли, вот вопрос…