Интрига противоречивости окружающей действительности такова, что, будь ты даже вооружён секстаном35
, ветер жизни переменчив столь, и стоит лишь на мгновение отвести взор, как, поворотясь обратно, окажешься далече от того места, в коем предполагал себя найти. Не потому-то, меньшее из зол, – радоваться всякому, что имеешь в это самое мгновение. Ибо понятие о том, как пусто небо без снующих по нему птиц, приходит всегда слишком поздно, – глубокой осенью, когда уж совершенно гладок прозрачный простор над головой.Обводя ясными очами мир вокруг, сладко наблюдать за тем, как, намяв бока о поляну, лениво потягивается олень. Сила его и стать, переливаясь под раскалённой солнцем кожей, очаровывают так, что неудержимо тянет дотронуться до неё. Но олень, по-детски пугаясь спустившегося с ветки паука, вдруг бежит, как ни с сего, взбивая упругий, податливый матрац земли, так что далеко по округе разносится его топот, словно бьёт кто по упругой коленке широкой натруженной ладонью.
Едва остатний36
лёд совершенно сравняется по цвету с водой в пруду, как рыбы, проявив немалое умение и ловкость, за неимением лучшего пока, выглядывая из воды чуть не по пояс, принимаются хватать на лету белых холодных мух. Снег тает на их губах, но мнимая со стороны тщетность приносит, всё ж, свои плоды, – вечер наступает намного скорее, чем если бы ждать его так, бездвижно замерев у дна.А там уж и утро, что понемногу подливает молока рассвета в чёрный чай ночи. Лес ещё дремлет, но на устах берёзы оседает молочная пенка. Допив первую чашку, собрав с неё остатки сливочного облака, утро наливает себе ещё кипятку и, бросив тонкий прозрачный солнечный кружок лимона, принимается наблюдать за тем, как он медленно всплывает всё выше и выше над горизонтом.
Я был там, и восхищался этим зрелищем, в надежде, что изумление моё достойно и тихо. И думал так до той поры, пока разбуженная восторженными вздохами малиновка, не выпорхнула из мотка суровых золотистых нитей прошлогодней травы, что оказался у самых моих ног. Впрочем, птица не улетела, но лишь отошла на пару своих шагов, чтобы я знал, где она. И взъерошенная со сна, тёплая, живая принялась ждать, пока солнце, поднявшись над деревьями, отразится в её глазах.
Его никто не ждал…
Солнце покашливало в кулак, чихало, ёрзало, время от времени поглядывая в сторону горизонта и вообще, вело себя в крайней степени непристойно. Пена облака, зацепившись за позабытый кем-то помазок дуба, неумолимо таяла, ясно давая понять, что в этот раз солнцу некому будет пенять, оправдывая своё нежелание торчать с утра до ночи у всех на виду.
Отвыкшая от притязаний37
округа также чувствовала себя неуютно. Некогда прочные снежные покровы истёрлись за зиму, и сквозь прорехи стало видать неприбранный сор, засаленные тропинки, давно нечищенный, обтрепавшийся по краям зелёный бархат кресел и банкеток пней, да тряпки позабытых полотнищ коры, что сушились перекинутыми через плечо или локоть каждого второго сломленного трудной судьбой ствола.Два приятеля степенно прогуливались по весеннему лесу. Невольно стесняя друг друга, они подолгу щурились, улыбаясь солнцу, а после, надвинув шляпу на глаза, сбавляли шаг, ссылаясь на неудобство неразношенной ещё порядком обуви. В неловкой попытке, хотя отчасти, скрыть неприличие наивного упоения минутой, один из приятелей усугубил его, совершенно некстати сообщив другому:
– Представьте, я завёл себе кошку....
– Вы?! Помилуйте! Быть не может! Насколько мне помнится, вы ратовали за свободу и независимость всего сущего. И не далее, как позавчера говорили о необходимости закрыть зоосады и упразднить цирки!
– Да, конечно, говорил, повторю и теперь… Впрочем, кажется, я выразился не совсем верно. Скорее, это кошка меня завела, а не наоборот.
– Это ещё как?!
– Сейчас расскажу… Давайте-ка присядем.
Достав из кармана платок, мужчина расстелил его на удобно расположенной скамье поваленного дуба, присел сам и пригласил товарища к нему присоединиться.
– Это произошло ещё осенью. В то самое время, когда у погоды совершенно портится характер, и, не умея справится с этим, она то рыдает, то раздаёт пощёчины, привлекая к тому неповинный ни в чём ветер, да листву, что не нашла ещё своего последнего пристанища на земле.
Тем днём я вышел из дому спешно, не захватив зонта, и сразу осознал свою оплошность. Плечи пальто почти немедля промокли насквозь, а водой, скопившейся на полях шляпы, определённо можно было бы полить цветок… Я понял об этом, когда задел ногой нечто, и наклонил голову, чтобы рассмотреть – что именно.