#Природа, #Родина, #Литература, #Любовь

В самом центре большой лужи сидела кошка, серая в белую полосочку или наоборот, – признаться, я в этом не особенно силён. Она, несмотря на то что промокла так же, как и я, держалась с достоинством, не требуя к себе внимания или жалости. Лишь только я увидел, как дождь, стекая по ложбинке промеж лопаток кошки, наполняет лужу, я ещё больше продрог и понял, что необходимо вернуться домой обсушиться, но, стоило повернуть к парадной, как кошка, обогнав меня, уже сидела на пороге. Несомненно, я не желал навязывать ей своё общество, впрочем, оставил дверь незапертой.

Пока я приводил в порядок свой туалет, кошка также не теряла времени даром, и когда я вышел из гардеробной, облачившись в сухое и с зонтом в руке, обнаружил её поджидающей меня в гостиной. Выходило так, что переодевался не я один. Обсохнув, кошка поменяла окрас, и производила впечатление парящей в огненном облачке. Поверх полосатого исподнего, на ней была наброшена легкая золотистая туника, ибо верхняя часть каждого волоска оказалась окрашена в рыжий цвет.

Я с восторгом и удивлением разглядывал свою нечаянную гостью, она же, в свою очередь, довольно высокомерно взирала на меня медовыми38 бездонными глазами из-под приспущенных с нарочитой деликатностью век. Кошка как бы сошла с одной из картин Henriette Ronner-Knip39, и сия наша внезапная непротиворечивость друг другу была столь забавна, сколь и неуместна, отчего я решился нарушить её чем-либо нелепым, и.… прагматическим… – Тут рассказчик слегка замялся.

– Так что же вы сделали? – Поторопил его приятель.

– Я предложил кошке… молока… – Ответил тот, заметно смешавшись и, словно вспомнив о некоем срочном деле, засобирался идти. – Прошу меня простить, я обещал вам долгую прогулку, но одно …гм… обстоятельство вынуждает меня просить вас об одолжении.

– О каком же? – Предупредительно улыбнулся визави.

– Перенести прогулку на другой день.

Товарищи поклонились друг другу, приподняв шляпы, и разошлись. Первый почти бежал в сторону дома, а второй грустно глядел ему вослед.

Тому некуда было спешить, его никто не ждал. Даже кошка.

Большая белая рыба

Лёд горячился. Казалось, он упорен и настойчив, но, защищаясь от нападок солнечных лучей, делался мягче. Сумей он отыскать в себе сил не отвечать, то, сберегаемый холодом рассудка, смог бы, наверное, протянуть ещё денёк-другой… А нет?! Так почто ж он был тогда?!

Ветер, что прислушивался к всегдашней весенней распре, дунул в бледное лицо льда:

– Охолони-ка, пожалуй. – Да сказал так сурово, что лёд, вздохнув кротко, помрачнел и стаял чуть ли не вмиг.

Перенявшая твёрдость его духа, вода оказалась мудрее, – с весёлой лёгкостью отражала она натиск солнца, и с деланным равнодушием прислушивалась к советам ветра, который не упускал случая напомнить о том, что при старании сделается всё, а без – прочее, остальное. Противное тебе или нет, – тут уж как повезёт.

Как бы то ни было, обратившийся в воду лёд, до поры сдерживал её порывы, и жизнь в пруду замерла. Голодные рыбы, обыскав весь водоём сверху до низу, сбились в стаю над глубиной, порешив, что, если останутся стоять на месте, то мимо обязательно проплывёт что-нибудь съестное. Но большая белая рыбина, вырастившая всех этих рыбушек с икры, знала, что надеяться на это не стоит, посему, не опуская плавников, пошла вдоль берега, чтобы проверить ещё и его.

Задрав голову над водой как можно выше, она погнала волну, которая, в случае удачи, могла смыть всё, до чего дотянется её мокрый язык. Бок о бок с большой рыбой, срываясь с бега на привычные ему прыжки, семенил воробей. Не сетуя на скудный весенний стол, он посягал уже на запасы синиц, да белок, а завидев на отмели большую белую рыбу, решил чем-нибудь разжиться и у неё. Воробей часто оступался, но, мелко размахивая опахалом крыл, поднимался, словно канатоходец. Падая, он всякий раз ронял в пруд камешки и листья, но однажды просыпал в воду горсть ещё сонных муравьёв. При виде их, большая белая рыба ухмыльнулась, надув пузырь на поверхности воды, и без суеты, подобрала всех до последнего. С набитым ртом, жуя, словно бормоча себе под нос, она направилась к поджидающей её стае. Выпустив облачко муравьиной каши подле малышни, большая белая рыба вновь поплыла к берегу, полоща на ходу рот. Она не любила муравьёв, предпочитала ос.

К закату солнце нагрело рыб докрасна, так что, ежели бы они не были уже сами в цвет его алых парусов, на них больно стало бы глядеть. К счастью, тонкие жала жёлтых лучей не причинили им никакого вреда, а лишь вольнее и шибче разогнали холодную рыбью кровь. С ними вместе понемногу пробуждалась и вода. Переняв у льда всё лучшее, в нужное время она ластилась, а в искомый час была тверда.

– Ну, по что так-то?

– Ды-к, – кто с чем обратится к ней…

– А рыба? Большая белая рыба? С нею что?

– Хлопочет. Как любая любящая мать.

Солнце