Природа советской власти. Экологическая история Арктики

Настоящий интерес Журавского к оленям возник из его желания распространить традиционное российское сельское хозяйство на тундровые земли оленеводов. Веря в превосходство русских «познаний» над «западноевропейской наукой» в деле освоения «первобытного ландшафта» Севера, он, очевидно, считал, что «полярная тундра – это обыкновенная пустошь, мимо, т. е. поверхностно заболоченная легко обратимая в луг». Единственной проблемой было то, что мигрирующие олени вытаптывали тундровые мхи, препятствуя регенерации пастбищных угодий, которые могли бы использоваться для выпаса менее мобильного скота и поддержания плодородия почв, необходимого для выращивания сельскохозяйственных культур. Журавский был уверен в том, что, «где бы ни осел выселенец, там через 2, 3–4 года на местах бывших „болот“ (тундры), появляются роскошные луга»442. Представление о том, чтó русские могли и должны были принести в свои национальные сельскохозяйственные навыки в экосистемы тундры, было отражением позднеимперских попыток поощрять колонизацию земель на южном фронтире и высаживать леса в степи. Многие националисты считали, что русификация негостеприимной природной среды могла бы придать пестрой империи бóльшую связность и единообразие443. Неудивительно поэтому, что такие деятели, как Журавский, включали пример с оленями в обсуждение более широких вопросов об этническом составе Севера. Как утверждают Джейн Костлоу и Эми Нельсон, «русская культура характеризуется поглощенностью вопросами идентичности, маргинализации и уникальности, которые расширяют базовую озабоченность „животным как другим” до более широких моделей (человеческого) самоопределения»444.

Защитники техник оленеводства, принятых у коми, В-р и Сергей Керцелли, которые, вероятно, являются одним и тем же человеком, критиковали Журавского. Они обвиняли его в преувеличении простоты оленеводческого пасторализма и в обращении к псевдонауке при изучении ландшафтов тундры. В-р, в частности, указывал, что Журавский пренебрегал ветеринарными данными, и обвинял последнего в распространении ложной идеи о том, что оленеводство было безоговорочно выгодным445. В свою очередь, Керцелли полемически высмеивал позицию Журавского и оспаривал его представления о тундровых ландшафтах и об их изменчивости, в частности опровергая исторические и современные примеры, которые приводил его противник, чтобы доказать существование лугов в регионе. Керцелли также утверждал, что тундра была менее болотистой, чем думал Журавский, и отрицал, что олени вытаптывают мхи, а также показывал, что для развития сельского хозяйства в регионе потребовалось бы огромное количество навоза в качестве удобрения. В целом, подчеркивая сравнительную неизменность тундры, Керцелли считал ее наиболее подходящей для оленеводческих практик коми446.

Несмотря на расхождения в представлениях о национальной политике и моделях экономического развития, обе точки зрения сходились в том, что существующие практики оленеводства кольских саамов нуждались в изменениях. Лишь немногие представители образованного общества верили, что саамы смогут избежать потери своей культурной самобытности. Работавший в Арктике океанограф Владимир Визе447 писал в январе 1917 года, что «процесс „обрусения“ и заражения русских лопарей новыми интересами идет весьма быстро, с проведением Мурманской железной дороги еще ускорится, почему и следует принять, что недалеко то время, когда предания старины совершенно изгладятся в памяти русских лопарей»448. Чувство, что традиционные знания, присущие этому исторически определенному «другому», безвозвратно исчезают, вдохновило журналистов и исследователей собирать фольклор кольских саамов и писать этнографические работы449. Собранная информация вскоре окажет влияние на раннесоветские практики преобразований самых отдаленных уголков этого края. Но если бы русский национализм Журавского победил, оленеводство могло бы быть полностью заброшено в пользу экспериментов с традиционно славянскими формами сельского хозяйства.

ПОДДЕРЖИВАЯ СААМСКОЕ ОЛЕНЕВОДСТВО

Так случилось, что многие сторонние эксперты и реформаторы встали на сторону саамских оленей после большевистского захвата власти. Они надеялись повысить статус национальных меньшинств в рамках советского социалистического эксперимента. Некоторые теперь утверждали, что саамские методы использования земли были наиболее подходящими для региона, в то время как другие все еще настаивали на преимуществах оленеводства коми. Одновременно с кампанией по защите дикого оленя в 1920‐е годы новые власти и этнографы, приезжавшие на Север, пытались помочь саамам в развитии местной экономики на основе оленеводства. После нескольких довольно благоприятных лет в начале XX века кольские олени существенно пострадали от войн и революций в России. Общая численность домашних оленей в регионе сократилась примерно с 74–81 тысячи особей в 1914 до 23 тысяч в 1923 году. В целом саамы потеряли в общей сложности до 75% своих стад (см. таблицу 2)450.