Пришедший из моря - и да в море вернется (СИ)

Церковь Ордена Дагона представляла собой добротное каменное помещение. Центральный зал, где, по-видимому, раньше, до появления в деревне морской заразы, проводились христианские богослужения, был вычищен до блеска. На стене напротив входа сверкало Око Дагона, вокруг скалились рыбьи чучела. Из этого зала вёл проход в следующий, здесь располагался колодец и осуществлялись жертвоприношения. Снаружи оба зала оплетала сеть, на мой взгляд, совершенно бесполезных коридоров, где была свалена всякая рухлядь. И вот как раз именно на нее и было направлено мое внимание. Я пропитал бензином всё, что хотя бы теоретически могло гореть. Не избежал этой участи и трон Ухии, обтянутый тканью золотой каркас. Честно говоря, я вовсе не надеялся на то, что получу огонь достаточной силы в пустом зале с каменными стенами, но хотя бы муки удушья этому рыбьему сброду обеспечу.

Исполнение моего плана намечалось на службу через три дня. Во время ежедневных молитв Имбока практически вымирала, все её жители собирались в церкви. Церемонию октябрьского праздника я знал ещё из рассказов Ухии. Сначала читалась особая торжественная молитва, во время которой жрица должна была водить над краем колодца рукой с зажатым в ней амулетом, затем приносили жертву. В честь великого Дагона жертвы всегда выбирались из числа людей. Проблему отсутствия людей в деревне решали довольно просто: группа сектантов отправлялась в Сантьяго, ближайший к Имбоке город, и там они подыскивали того несчастного, который должен будет окончить свои дни в колодце. Ухия утверждала, что нашу яхту послало им само море, - Дагон был доволен Барбарой, отправленной к нему на майский праздник, ибо до нас жертвы не приносились почти год.

Тогда, пораженный самим её рассказом, я не догадался спросить, почему в таком случае никто не ездил в город. Теперь я понимаю, что скорее всего это было связано с усиленными мерами безопасности в Сантьяго: похоже, тамошняя полиция вычислила, что в конце октября и в начале мая несколько лет подряд стабильно исчезают люди. Сейчас я, испытывая уже знакомое отвращение к себе, замечал, что думаю о привезенной из города жертве думаю довольно спокойно. Это часть праздника, а значит, нужно её переждать, и не мне пытаться сейчас рассуждать о человеколюбии, я такой же урод, как и всё население Имбоки. И я собираюсь уничтожить морскую заразу.

Я знал, что в праздник служба начинается раньше обычного, а потому укрылся в церкви ещё с утра. Несколько часов молитвы и кровавое жертвоприношение завершались обычно тем, что вся толпа вываливалась во двор и следом за Ксавьером и жрицей направлялась на берег, где возносилась уже новая молитва, та самая, которую впервые произнес в Имбоке капитан Орфео, молитва о пище. Этим, насколько я знал, праздник обычно заканчивался, а для молодежи начинались соревнования, состоявшие из заплыва на время до рифов. Эти уродливые создания безумно любили воду.

В церкви не было окон, а потому я мог лишь догадываться о том, что происходило на улице. Сектанты стекались в помещение, шаркая ногами и издавая целую гамму совершенно непередаваемых звуков, в которых не было ни намека на человеческие голоса. Продолжая прислушиваться, я различил звук работающего мотора и шуршание автомобильных шин: прибыл Ксавьер. В моем воображении вновь невероятно живо воссоздалась неоднократно виденная картина: моя жена и болтающееся в её руке безвольное чучело её карлика-отца. Если бы он знал о моих планах, я уверен, что не писал бы сейчас этот дневник. Но пока у меня есть возможность делать записи, сидя в тёмном коридоре, я продолжу заносить на бумагу всё, что со мной происходит. Вполне возможно, это мой последний день в Имбоке. Я не знаю, будет ли то, что произойдет со мной потом, полноценной смертью, или со мной случится что-то многократно худшее, но я стараюсь об этом не думать. Я должен исполнить то, что решил.

Ксавьер пересек первый зал и сразу направился к колодцу. Я слышал влажное шуршание щупальцев жены по каменному полу и в очередной раз удивился тому, что Ксавьер заставляет абсолютно не приспособленное для ходьбы тело передвигаться самостоятельно. С тех пор как он занял место Ухии, я ни разу не видел её в хорошо знакомом мне кресле на колесах.

***

Рискуя быть раскрытым, Пабло вышел из своего убежища и постарался незаметно смешаться с вереницей местных жителей. Сектанты стекались в зал. В отдалении показалась Ухия в золотой тиаре – жрица взбиралась на трон, обвивая щупальцами поручни. Рядом застыли носильщики, которым предстояло держать её над колодцем. Боясь поднять голову, Пабло чувствовал, как в него впивается взгляд рыбьих глаз Ксавьера. Впрочем, он не был уверен в реальности этого ощущения: Ухия уселась на трон и теперь жадно смотрела в тёмную дыру в полу. Ксавьер Камбарро ждал подходящего момента.