Пришелец из Нарбонны

Трубачи затрубили в трубы, а барабанщики ударили в барабаны.

Епископ встал со своего трона и, подойдя к краю подмостков, запел:

— Miserere mei Deus…[84]

Площадь Огня вторила тихим пением.

— Miserere mei Deus secundum magnam misercordiam Tuam…

Приговоренных выстроили в ряд. Первым пошел Педро Сафортеса и трое его сыновей, а за ними Мигуэль. С копьями, опущенными до земли, фамилиары подвели их к месту казни, развязали им руки и погасили свечи, отобрав их вместе с крестами. На подмостки по лестнице взошли Педро Сафортеса и его сыновья. Младший Франсиско остановился, повернув к толпе свое бледное, словно лишенное черт лицо, но его подтолкнул монах, сопровождающий их в последний путь. Юноша сделал свой последний шаг, поднявшись на последнюю ступеньку. Палачи в черных капюшонах, надвинутых на самые глаза, в тесных кожаных штанах, начали поочередно сбрасывать с бритых голов высокие остроконечные колпаки, раздевать осужденных донага. На торчащих ребрах виднелись кровавые пятна от орудий пыток. Содранная кожа обнажила красную плоть и запекшуюся кровь. Осужденные не в состоянии были поднять руки, чтобы вытереть обильные слезы. Локти их вспухли, пальцы почернели, а лица казались мертвыми. Они уже не чувствовали боли, когда палачи привязывали их за руки к столбу. Между ногами был вбит железный крюк, который поддерживал тело, чтобы не сползло. Четверо палачей одновременно надели на шею Педро и его сыновей железные обручи, изо всех сил стянули их, и четыре бритые головы вмиг поникли.

Стоящая рядом девушка отвернулась и расплакалась. Эли хотел ей что-то сказать, но их разлучила подавшаяся вперед толпа.

Первые ряды с трудом сдерживали напор. Женский голос причитал: «Осторожно, ребенка задавите!» С балконов кричали: «Люди, куда вы лезете, передавите друг друга!» Но толпа напирала, неуправляемая, как стихия. Под ее натиском первые ряды пробили брешь в ограде из копий. На помощь прибежала стража, тоже вооруженная копьями. В место разрыва проникли крикливые вспотевшие женщины с вязанками хвороста в руках. Фамилиары пропустили их. За ними пробралась группа мужчин.

Послышался треск огня: горели вязанки хвороста, брошенные женщинами. Снопы искр стреляли в небо. Дым смешивался с копотью паленого тела и волос.

Мигуэль был привязан к столбу, огонь жег ему пятки. Пламя взметнулось вместе с дымом и на минуту закрыло его. Когда дым рассеялся, а красные языки стали взбираться все выше, Эли увидел лицо, покрытое волдырями, из-под которых сочилась темная жидкость. Глаза Мигуэля были прикрыты. Он откидывал голову то вправо, то влево, будто хотел вырваться из огня, издавал громкие стоны. По телу пробегали судороги. Ноги почернели. На животе, а потом и на груди начали разливаться желтые, коричневые и черные пятна. Пламя охватило все тело. Только лицо еще было видно. По нему пробежала страшная судорога.

— Шма Йисраэль, Адонай Элогэйну Адонай Эхад[85], — прочел Эли по движению губ.

Глухое рыдание вырвалось у Эли.

— Мигуэль, мир тебе, еврей! — крикнул он изо всех сил.

Мигуэль открыл глаза и поднял их к небу. Оттуда пришел голос. Сам Бог хотел ему помочь.

Эли почувствовал, как его схватили чьи-то сильные руки.

Двое мужчин повисли на нем. Одним из них был человек в буром колпаке.

Эли дергался, пытаясь вырваться, но безуспешно. На запястьях он почувствовал холод железной цепи.

Ему развязали руки и втолкнули в келью без окон.

С выпуклого свода свисала маленькая масляная лампадка.

Он потер затекшие руки. Плечи и спина ныли — он пытался вырваться, когда его вели к зданию инквизиции. Чернь кричала ему вслед:

— Еврей! Гляньте-ка, еврей!

В келье кто-то застонал.

В темном углу на полатях, прикрывшись темным плащом, лежал человек.

Вдруг плащ зашевелился, и из него высунулась голова.

— Кто там?

— Я из народа, который приветствует друг друга словом мира, — ответил Эли и приблизился к полатям.

— Не понимаю… — Узник, постанывая, наконец-то выпутался из плаща, освободил руки и оперся о стену. — Кто тебя ко мне прислал? Кто ты? Человек или ангел?

— Меня зовут Эли ибн Гайат.

— А я асессор инквизиции фра Антонио.

Эли попятился назад.

Фра Антонио застонал от боли.

— Завтра меня сожгут на костре… — Плащ упал, и на белой рясе Эли разглядел пятна запекшейся крови.

— Асессор инквизиции? — спросил Эли.

— Да.

— А что здесь делает асессор инквизиции?

— «Выявляет укрывшихся» — так, мне кажется, звучит одна из еврейских молитв. Может, ты знаешь ее: «Ты выявляешь укрывшихся…»

— Нет, я не знаю такой молитвы.

— Ибн Гайат… Ибн…?

— И ты выявлял укрывшихся?

— Выявлял. Во славу нашей матери-Церкви. Записывал ответы свидетелей, задавал вопросы богоотступникам.

— Выявлял укрывающихся, дабы укрыть себя?

— Не понимаю.

— Ведь ты же тайный еврей.

— Ты говоришь страшные вещи. Разве я так выгляжу?

— Тогда почему тебя мучили? Чего от тебя хотят? — Эли уселся на краешке каменных полатей. — Тебя истязали? За что?