Пришелец из Нарбонны

— У меня тоже есть немало примеров, — продолжал раввин Юсуф. — Произошло сие еще на памяти наших отцов. Этот пример я приведу тем охотнее, что он напоминает сегодняшний праздник Пурим. В те времена в Гранаде правил бербер Бадис. И тут мне бы хотелось напомнить, что взваливание всей вины альмохадов, которые начали свое владычество с жестокостей по отношению к евреям, на нынешних берберских правителей Гранады, как это сделал дон Энрике, просто несправедливо. Но возвращаюсь к тому, что я уже сказал: в те времена повелителем Гранады был бербер Бадис, однако в действительности страной правил еврей Шемюэль ибн Нагдила[110], бывший купец из Малаги. Имя себе он приобрел благодаря арабской каллиграфии, в которой ему не было равных, а славу — благодаря советам визирю. Визирь отдал Богу душу, и Шемюэль стал правой рукой владыки. И тогда взбунтовался военачальник Зохайр, решив убить Шемюэля ибн Нагдилу и всю его семью, а также всех евреев, как Аман. Но он попался в ловушку, расставленную Шемюэлем. Половина армии была уничтожена, а для Зохайра, как для Амана, намылили веревку. Вот уж был радостный день, и Шемюэль повелел его праздновать как второй Пурим.

— Одно удовольствие послушать, даже если это только красивая сказочка! Так можно слушать только поэзию, — сказал дон Энрике.

— Это не сказка и не поэзия — это правда, — улыбнулся гранадский раввин Юсуф. — А теперь станет явным различие — к этому я как раз и клоню. Великий астроном Заг, прославленный ученый тех времен, продал свое первородство за чечевичную похлебку, позволив осквернить свое еврейское имя и заменить его именем, данным государем. Мир лишился еврейской гордости и славы. Зато Шемюэль ибн Нагдила оставил в истории свое имя. Будучи визирем, он подписывал указы повелителя, а будучи раввином и ректором академии в Гранаде, той же рукой писал комментарий к Талмуду. Им гордились евреи, его ценили мусульмане, и имя его, словно драгоценный камень, было оправлено в арабский стих:

Чем черный камень в Мекке целовать,
Когда бы люди ложь от правды отличали,
К твоим рукам устами бы припали,
В твоем дому молюсь открыто Богу,
С тобою, Шемюэль, я праздную субботу,
К своим вернуться — Бога восславлять.*

Этот стих написал мусульманский поэт. Разве нашелся столь же благородный поэт в Кастилии, Арагонии или Наварре? Вот вам примеры братства потомков Исаака и Исмаила.

— А мне известны примеры ненависти, — заметил дон Энрике. — Коран кишит клеветой на потомков Исаака. Во имя Аллаха воинство еврейских крепостей вблизи Мекки уничтожалось под корень, а свободное княжество еврейское вблизи Медины мусульмане сравняли с землей.

— Магомет взывал к сердцам. «Если Тора — книга от Бога, — говорил он, — то и мы должны исполнять ее предписания». — Раввин Юсуф повысил голос: — Магомет провозглашал: «Веруем в то, что нам и вам дано в откровениях. Наш Бог и ваш Бог — един, и мы ему предаемся без остатка». Своим верным он наказал во время молитвы поворачивать лицо в сторону Иерусалима, ввел пост в Йом-Кипур. Но евреи обманули его.

— Ибо не хотели перейти в магометанскую веру. Не поверили велеречивым песням, и тогда заговорил меч! — сказал дон Энрике.

— Евреи хотели коварно убить Магомета, — гранадский раввин Юсуф вдруг повысил голос. — Заманили его в еврейский дворец, и ему чудом удалось спастись. Евреянка Зайнаба, одна из жен Магомета, пыталась отравить его, но Магомет выплюнул кусок мяса. Однако яд был столь сильным, что с тех пор пророк страдал печенью, до самой смерти не мог вылечиться.

— Выходит, мы убили не только Христа… — сказал Эли. — Мы сбиваемся с пути, идем куда-то не туда. Простите, что я осмеливаюсь так говорить, хотя ни возрастом, ни умом я не могу с вами сравниться. Но отбросим внешнее, займемся сутью: от помощи отказываться нельзя. Но что мы о ней знаем? Никто свою силу не отдает в распоряжение случаю. Я не знаю, говорим ли мы с посланником, а если да, то с чьим?

— Я держу путь в Толедо с намерением объехать все еврейские баррио. Я остановился здесь, ибо гранд Авраам Сеньор сообщил мне, что, направляясь со своей миссией в Толедо, он также посетит и вас. Он говорил мне о конфирмации, о своем племяннике доне Энрико, которого хотел бы заключить в объятия. Я надеялся здесь с ним встретиться. Но увы! А теперь я отвечу тебе, мой юный друг, дон Эли ибн Гайат. Вы разговариваете с посланником гранадского владыки Мухаммада XI. — Раввин Юсуф ибн-аль-Балиджа поднялся с кресла. — Однако и мне со своей стороны хотелось бы знать: к кому я послан и с кем должен столковаться?

— Разве гранадский владыка не знал, куда посылает своего гонца? — спросил Эли. — Но не беда, если не знал. Дон Энрике и я возьмем на себя труд собрать людей и оружие. Верно? — обратился он к дону Энрике.

Энрике медлил с ответом.

— Это будет нелегко.