Пришелец из Нарбонны

— Теперь я расскажу смешную историю, — начал Эли. — Когда мне исполнилось тринадцать лет, отец подарил на конфирмацию кинжал. Я произнес ученую речь и наложил тефиллин. А когда торжество кончилось, я сиял тефиллин и спросил: сегодня я наложил его, а когда перестану? В синагоге все дружно рассмеялись. Тогда я узнал, что еврей каждое утро должен накладывать тефиллин всю свою жизнь. И должен всегда брать его с собой. Однажды я уехал из дому, а когда вернулся, отец спросил меня, вел ли я себя как набожный еврей и выполнял ли я все заповеди. Я соврал, что да. Тогда отец сказал: «Сейчас мы проверим». И вытащил из моего кошеля тефиллин, а оттуда выпала золотая монета. «Если бы ты сказал правду, дукат был бы твой, потому что ты бы его заслужил, а так он возвращается к своему хозяину, ибо я положил его, чтобы тебя испытать…» — Эли задумался. — Да, хотел от тебя утаить, — сказал он. — В ночь после конфирмации я первый раз был с девушкой.

— И она была, как родниковая вода? — спросила Каталина.

— Не знаю. Тогда я об этом не думал. Я весь дрожал от страха. Но это было сильнее. Теперь я боюсь куда больше, чем тогда.

— Эли!

Он поднял на нее взгляд. Она погладила его по волосам.

— А я чиста, как родниковая вода?

— Ты бела, как снег.

— Откуда ты можешь знать?

— Я ничего не хочу знать, кроме того, что вижу.

— А Марианна тоже была бела, как снег?

— Каталина!

— Я видела, как она в ночной рубашке выходила из твоей комнаты.

— Ты видела?

— Да.

— Поэтому и предупредила меня? Приревновала? Иначе бы ничего не сказала?

— Не приревновала. Я опасалась за твою жизнь. Она могла тебя убить в постели.

— Каталина, ты же рассказывала о двух наемниках.

— Она же могла это сделать вместо них.

— Что ты говоришь? Минуту назад один человек предостерегал меня от женщин, как от самого сильного зла.

— Значит, я уже не чиста, как родниковая вода, и не бела, как снег?

— Каталина!

— Эли! — она прикоснулась руками к его лицу.

— Я люблю тебя, Каталина.

— Возможно, это наша последняя ночь. Не говори так. Я буду просить о милости у своей покровительницы Святой Катерины. Пойду в монастырь. Принесу обет вечной непорочности. Ты будешь жить, Эли. Моя молитва тебя спасет. Должна спасти.

— Я люблю тебя, Каталина.

— И я тебя.

— Бог создал нас для счастья. Как Аврааму, велел он мне покинуть Нарбонну, мой отчий дом, и прибыть в далекое баррио, чтобы там встретить девушку иного племени и иной религии.

— А как было у Руфи с Воозом?

— Руфь была моавитянкой, то есть христианкой, как ты, а Вооз был иудеем, как я. И Руфь пошла за ним. Его земля стала и ее землей.

— И она приняла иудейскую веру?

— Да.

— А твой отец стал бы требовать, чтобы я приняла иудейскую веру?

— Да.

— А ты бы тоже хотел, чтобы я приняла иудейскую веру?

— Да.

— Почему? Разве я от этого стала бы другой?

— Да.

— Но я не хочу быть другой!

— Ты хочешь, чтобы я принял крещение?

— Да.

— Но я тоже не хочу. Я связан со своим народом.

— А я со своим.

— Если бы мой народ был преследователем, я бы мог от него отказаться. Но мой народ — преследуемый, и я не могу от него отречься.

— Выходит, Бог не создал нас для счастья.

— Хочешь сказать, что ты всю свою любовь подаришь своему Богу?

— Да.

— Мой Бог этого не требует.

— Значит, тебе проще принять крещение, чем мне иудейскую религию.

— Как ты могла сказать, что любишь меня, если это неправда?

— Как я могла сказать тебе что-то, что было бы неправдой?

— У вас любовь — это грех.

— Любовь — это таинство.

Эли вздохнул. Встал, поднял с пола шляпу.

— Уходишь? — спросила она.

Эли не ответил.

За окном шумел ливень. Вспыхивали и гасли далекие молнии, казалось, гром перекатывает по небу огромные камни. В комнату залетали капли дождя. Эли подошел и закрыл окно.

— Сядь возле меня, — попросила Каталина.

Эли молчал.

— Не уходи. Почему ты молчишь?

— Мы уже все сказали.

— Сядь.

Эли послушался.

— Ты уже все мне сказал?

— Я не могу тебе заменить твою религию.

— Может, мне ее заменит твоя.

— Сама не понимаешь, что говоришь. Лучше быть несчастным самому, чем делать несчастливыми других. Только сейчас я это понял. Прости меня. Столько слов я хотел бы вернуть назад.

— Все твои слова были чудесными. Я их запомню на всю жизнь.

Эли ничего не ответил.

— Разве у нас нет никакого выхода?

— У нас впереди целая ночь. Даже не ночь, а несколько часов. Просидим вместе до рассвета.

— Боже, как это страшно!

— Когда займется заря, я уйду в баррио.

Снова наступило молчание. Каталина уселась рядом с ним на полу.

— Эли, я не хочу, чтобы ты погибал.

Дождь уже заканчивался. С карниза под окошком падали последние капли, ударяя о каменные плиты патио. Это были единственные звуки в глубокой тишине дома.

— У тебя есть сестры и братья?

— Нет.

— Я так и думала.

— Почему?

— По тебе видно.

— Как ты это определила?

— Не могу объяснить. Но ты считаешь, что все должно быть так, как ты решил, как тебе хочется?

— Это нелегко. Я себе не выбираю легкой жизни.

— Ты любишь свою мать?

— Моя мать умерла.

— Давно?

— Она была совсем молодой. Я ее очень любил. Она была красавицей.

— Каждая мать — красавица.

— Моя была красивее всех.

Каталина улыбнулась.

— Я никогда не видел тебя улыбающейся.