Присягнувшая Черепу

– Я намеревалась принести ее гораздо раньше, – резко ответила она. – Когда мы закончим, солнце будет стоять высоко в небе.

– Простите, госпожа, – почтительно потупив взгляд, пробормотала Аспид. – У аннурцев глаза повсюду. Я хотела убедиться, что за нами не следят.

– Настанет день, – прошипела Квен сквозь оскал, – когда они не дерзнут на такое.

– Верно, госпожа, – закивал жрец. – Это верно. Но чтобы приблизить этот день, нужны наши усилия и наши жертвы.

– Я всю жизнь приближаю этот день. И много ли толку?

– Нужно верить! – ответил жрец, его глаза горели отраженным светом. – Красные длани снесут этот город. Пророчество уже сбывается.

Один из лежащих, ребенок, дернулся и забился.

– Почему их не усыпили? – обрушилась Квен на охранников, покачав головой.

Мужчина склонился перед ней до земли.

– Простите, госпожа. Умоляю простить. Девочка мала, и я опасался, что она умрет до срока.

Меня хлестнуло воспоминание: врезавшаяся в руки веревка, жесткий борт лодки под щекой, грязь, кровь, ужас. Глаза с кошачьими щелками зрачков, но не кошачьи. Глаза женщины неженской силы.

– Твой человек прав, госпожа Квен, – тихо проговорил жрец, подходя к девочке. – Мертвой она не нужна нашим богам.

Он медленно, едва ли не любовно стянул капюшон, явив чумазое, в грязи и слезах личико, круглые от ужаса глаза. Девочка открыла рот, чтобы закричать, но жрец, выдернув из своего нока тряпицу, заткнул ей рот и с благосклонной улыбкой повернулся к госпоже Квен.

– Сильное дитя. Трое будут довольны.

– И я буду довольна, – ответила Квен, – если не умру от старости до окончания обряда.

– Конечно…

Жрец выпрямился, не обращая больше внимания на бьющегося ребенка. Он взял с полки лежавший рядом со свечой нож: широкий, короткий, обоюдоострый клинок из темной бронзы с пожелтевшей костяной рукоятью. Перешагнув лежащих, он подошел к госпоже Квен и протянул ей оружие.

Брезгливость в ее глазах наконец растаяла. Досада сменилась благоговением: она сжала пальцы на рукояти, полюбовалась клинком, подставив его свету. А когда вновь обратилась к жрецу, я услышала в ее голосе пыл, которого раньше не было.

– Скоро они восстанут, – пробормотала она. – Должны восстать!

Жрец согласно кивнул:

– Это мы отвергли Троих, они же ожидали времени возвращения – ожидали, когда мы покажем себя достойными их. Твоя жертва, – он кивнул на пленников, – докажет богам, что они не забыты, что мы верим и повинуемся, что готовы отдать им свои величайшие драгоценности.

Оборванцы на полу никак не походили на драгоценности. Если Домбанг за время моего отсутствия не слишком переменился, госпожа Квен приказала своим прислужникам наловить пьяниц и маленьких сирот, у которых не хватило ума и силы сбежать. Легенды гласили, что во времена основания Домбанга лишь величайшие воины уходили в дельту на встречу со своими богами, предлагая в жертву собственные тела. Далеко мы ушли от тех времен.

– Моя госпожа, – зашептала Аспид. – Время, как ты сама сказала, позднее…

Сперва мне показалась, что Квен ее не слышит. Она, глухая к плачу проснувшейся девочки, завороженно уставилась на нож в своих пальцах. Затем, словно грубая рука выдернула ее из прекрасного сновидения в отвратительный мир, она шагнула к ближайшему пленнику – мужчине, судя по росту и фигуре, – оттянула ворот его грязной рубахи и провела по груди кончиком лезвия, пустив кровь, но не причинив серьезных ран. Все это было представлением. Людей увезет в дельту и оставит на смерть жрец. Но чтобы заслужить благоволение богов, пролить первую кровь должна была госпожа Квен.

Опоенный зельем мужчина тихо застонал, перевернулся на бок и затих.

Рук легонько тронул меня за плечо и шепнул на ухо:

– Она их порежет и уйдет. Вытаскивать тела оставит других. Берем сразу над трапом. Охрана твоя.

Я, конечно, понимала, к чему все идет. Мы не для того выслеживали Аспид со жрецом по всему городу, чтобы распить с ними бутылочку квея. Беда в том, что порядок Испытания запрещал мне их убить. Вот если бы кто из них завел песню, другое дело, но надежда на это была слабая. И беременных внизу я не заметила. Конечно, можно просто обездвижить человека. Я тихо вложила в ножны один из клинков, другой перехватила по-новому и отодвинулась в тень над самым люком.

Я медлила с ударом, пока по трапу не поднялся второй охранник, а тогда опустила обушок своего тяжелого ножа ему на макушку, с разворота ударила второго кулаком в живот, поймала за горло и пережала артерии, отчего тот выронил меч и мешком осел на палубу.

– Что там у вас? – вопросила снизу услышавшая звон госпожа Квен.

Я не стала отвлекаться на нее, а занялась охраной. Из опасения убить я не могла лупить в полную силу, а значит, должна была обездвижить, пока не очнулись. Грязная работа – резать сухожилия на запястьях и лодыжках. Не думала, что мне, жрице Ананшаэля, доведется заниматься такими вещами, и, закончив дело, я почувствовала, будто испачкалась. В быстрой и чистой смерти есть красота и ужасающее благородство. А то, что проделала сейчас я, слишком напоминало пытку – то, что происходило в душной каморке под нами.