Присягнувшая Черепу

В Рашшамбаре я ни за что бы не заговорила с жрицей в таком тоне, но ведь в Рашшамбаре никто и не дразнил меня нарочно. Бить – били, сотни раз, в учебных схватка и в поединках, били и пускали кровь чуть ли не всеми видами оружия. Жрецы и жрицы беспощадно выявляли все мои слабые места, но тогда это казалось частью нашего общего служения. В стремлении как можно лучше служить богу нет ничего постыдного.

А то, чем занималась сейчас Эла, походило не на служение, а на игру. Она не намеревалась сделать из меня умелую убийцу или хорошую жрицу. Мы сражались – в некотором роде, – но она не научила меня ничему новому в обращении с ножом. Нет, она только посмеивалась и дразнила меня неудачами. Переводя дыхание, я поняла, что мне уже действительно хочется достать ее клинком. Такие чувства не пристали служительнице Ананшаэля, но я сейчас и не чувствовала себя его слугой. А чувствовала себя глупой девчонкой, настолько никудышной, что даже влюбиться не умеет – ни в кого, ни разу. Мне до боли хотелось загнать нож Эле в глаз, но я полоснула ее словами, вложив в голос все свое презрение:

– Это твой великий урок? Что любовь касается только тел? Их взаимного расположения? Ткни ножом в шею или в кишки – вот тебе и убийство; засунь язык в вагину или член в ухо – вот тебе и любовь?

– Бывает и так, – сдержанно согласилась Эла. – Лично я вариант с ухом не одобряю, но ведь у каждого свои причуды.

Как видно, слова проняли ее не глубже ножей.

– Любовники не зря склонны говорить друг с другом языком тел. Имея дело с плотью, легче увидеть разделяющее людей пространство, оценить его и поверить… – Эла коснулась губ пальцем, будто сдерживая внезапную мысль или воспоминание. – Теплый язык, описывающий круги там, где надо, умеет… упрочить веру.

– В смысле, не потрахавшись, не полюбишь?

Эла расхохоталась, она смеялась легко и долго.

– Ты бы поладила с Тариан, – сказала она и добавила, щурясь: – Надеюсь, ты не отказалась от попытки меня убить? Не думаю, что ты легко сдашься.

Я глубоко вздохнула и сместилась вправо, загоняя ее в угол мостков. Эла слитным движением, как в танце, шагнула в такт со мной, плавно развернулась у самых перил и встала спиной к каналу, за которым тянулся далеко на восток город. С океана веял горячий густой ветер, сбивал над дельтой черно-зеленые тучи, застил солнце.

– Что еще за Тариан? – без особого интереса спросила я.

– Жрица. Очень серьезная. – Эла погрозила мне пальцем. – Совсем как ты.

На этот раз я метнула нож – броском из нижней позиции прямо ей в живот. Эла едва шевельнулась. Она еще держала перед собой глиняную чашку, продев в ручку два пальца. Одновременно с моим броском она немного разжала их – чашка перевернулась, и мой нож, встретив вместо мягкого живота обожженную глину донца, соскользнул на землю вместе с расплескавшимся та. Спасшее ей жизнь движение выглядело не более чем случайной оплошностью.

Эла подняла чашку, заглянула внутрь и покачала головой:

– Вот это мне нравится.

Дождь упал на нас прутьями клетки, забарабанил миллионами серебряных пальцев по крышам Домбанга, по его причалам, взбил каплями воду, пропитал шелк платья, струйками потек по лицу Элы. Она облизнулась, будто на губах собрались не капли летнего ливня, а вино из опрокинувшейся чаши. Я покосилась на лежащий между нами нож. До сих пор Эла двигалась без малейшего усилия, но на ней были деревянные сабо, а я осталась босиком. На скользких от дождя мостках я окажусь быстрее, ловчее…

Я нырнула за ножом, подхватила левой рукой, вскочила и с разворота широко размахнулась двумя ножами сразу, сверху вниз. Эла развернулась боком, сокращая мишень, и все же я почувствовала, как мощный удар отозвался у меня в руках и предплечьях. Жрица улыбалась. За четверть удара сердца я осознала, что мои ножи опять прошли мимо цели, вонзившись в перила за ее спиной – один вплотную к телу, так что прихватил и пришпилил к дереву болтавшийся клок ее ки-пана. Мы застыли в странном полуобъятии. Я еще сжимала рукояти ножей по обе стороны от нее, а Эла, подавшись навстречу и легонько коснувшись губами моего лба, с силой вбила кулак мне в живот.

Выпустив оружие, я распласталась на причале.

– Конечно, Тариан была еретичкой, – любовно заметила она.

Я, со стоном откашливаясь, гадала, не порвалось ли что жизненно важное у меня внутри.

– Она верила, что мы не сводимся к этому…

Жрица отодвинулась от перил, оставив на ноже длинный лоскут платья. Она коснулась своего голого живота, мокрой кожи.

– Тариан верила, что женщина – и мужчина, если на то пошло, – это не только тело, но и что-то независимое от него.

Вслушиваясь, не скрежещут ли обломки ребра, я попробовала встать и снова опустилась на помост. Мир растворился в дожде. Я уже не видела ни зданий за каналом, ни лодок на воде. Даже очертания гостиницы прямо над нами смутно маячили сквозь пелену ливня. Как будто мы с Элой отчалили от смертного мира. Доски под нашими ногами могли быть палубой корабля, зависшего в буре среди слишком темного для дня и слишком зелено-светящегося для ночи воздуха.

– Конечно, мне пришлось ее убить, – бросила Эла.