Приступ

Меня это не устраивало совершенно. Я был морально готов тащить воз «русского прогресса», давая, внедряя, впихивая и всовывая… Но кто-то должен бежать впереди и сшибать с дороги разных мешающих мне придурков. Боголюбский удачно подходил для функции «передового мусороуборочного комбайна». Я стал настаивать на его участии в походе. Не для битв, а для «после похода»: проведения необходимых ритуалов и изменений.

Лазарь в Боголюбово сумел донести мои мысли до князя Андрея.

— Тебе, княже, надлежит идти в Киев. Войском пусть сын командует, но тебе надобно там быть. Принять «шапку» и бармы, обласкать героев, поставить князей. Наградить непричастных и наказать невиновных.

— Чего?!

— Ничего. С собой брать Ропака. Он — жертва «киевского хищника» и «воровства новогородского». Нужно показать. Дело-то с Новгородом всё равно делать придётся. Брать Мачечича — для подтверждения его отказа от «шапки» и твоей законности. Возьми с собой Живчика. Муромские и рязанские на глазах князя своего крепче биться будут. Да и просто человек надёжный. Таких… сам знаешь: Киев — кубло.

— Тревожно. Всё Залесье без князей оставить… Глеб-то мой мал ещё, у Живчика тоже несмышлёныши.

— Ты Залесье без войска оставляешь — на что здесь князья? Глебушку, кстати, возьми с собой, показать надо отроку святыни, Софию, Печеры. Пусть смолоду разные места посмотрит. Ты-то вон, до Иерусалима хаживал. А насчёт тревоги… Откуда? Новогородцы до весны кору едят, у булгар смута от безденежья, кыпчаки мимо Боняка не пройдут. Остальное — в воле божьей. С этим войском или князем не совладать. У иконы своей поспрашивай, а я свою «Исполнение желаний» потревожу.

Возникновение Всеволжска, моя политика «железного занавеса», хорошо прикрывало восточные границы Залесья. Лесных немирных племён можно было не опасаться. «Гаремное зеркало» оказалось эффективной диверсией: Волжская Булгария влетела в кризис. Мой бывший пленник и воспитанник Алу обеспечивал мирные отношения с главной силой в близкой части Степи — со старым Боняком.

Но главное условие для такого расширения состава участников похода: отсутствие в живых Калауза. Пока тот сидел в Рязани, Боголюбский должен был ожидать в любой момент удара из-за Оки.

Андрей отказывался, я настаивал. Он приводил аргументы — я их опровергал. Постепенно до меня дошло: причины вообще не в логике, не в реале. Причина в нём самом, в его личном виртуале.

Заниматься психотерапевтизмом по телеграфу… Мне в первой жизни доводилось изображать из себя разного рода «службу поддержки» или «телефон доверия». Но по телеграфу…

— Андрей, ты боишься.

— Нет! Просто не хочу.

— Не хочешь, потому что боишься. Страшишься увидеть места, которые напомнят тебе былое. Твои ошибки, неудачи прошедших лет. Это — твой страх. Победить его можно только придя на те же места. Придя победителем. Посмотреть новыми глазами. Не сделаешь — так и будешь мучиться. Всю жизнь.

Он молчал три дня. И три ночи. Днями строил бояр, ночами молился перед чудотворной. Неудивительно, что его вторая жена постоянно чувствовала себя брошенной.

На четвёртый день принесли короткую, в одно слово, телеграмму: «Иду». Тогда сдвинулся и я.

Был у нас разговор. Уже в Киеве. О его страхах. Слово… неточное. Правильнее: чувство вины, неотомщенные оскорбления… Муки совести. Боль гордости. Стыд от себя самого.

Закономерно: меня мой «испанский стыд» погнал в экстенсивный путь, его личный — в закукливание.

Часть 110. «Солдатушки, бравы ребятушки. А где ж ваши матки?…»

Глава 551

И вот сижу я в загородной резиденции митрополита Константина, за «митрополичью неправду» которого Киев будет три дня разоряем и ограбляем. Обоснование для убийств и грабежа исчерпывающее: «запретил он Поликарпа игумена Печерского за Господские праздники, не веля ему есть ни масла, ни молока в среды и в пятницы в Господские праздники».

Хорошая усадьба — теплая. И масло, и молоко есть. И мясо: вон мои уже тёлку свежуют. Мы ж на походе, «идущие по путям поста не держат».

Боголюбский с прочими где-то недалеко северо-восточнее, в погребе — голова Жиздора, тело — в сараюшке, на холоде. И чего делать дальше?

— Разведка не вернулась?

— Никак нет, господин Воевода!

Ну вот, приятно слышать. Чёткий уставной ответ. А не «это… ну… не…» сопливого проводника.

— Тогда… позови ко мне Ноготка. И пригласи Боброка из полонян.

— Эта… ну… пригласить?

Мда…

— Пригласить. Руки не выкручивать, по голове не бить. Просто сказать, что Воевода желает побеседовать.

Приведённый Боброк выглядел… плохо. Понятно, что Салман не рамка в аэропорту: личный досмотр проводит более разрушительно. Но бледен предок героя не от этого, а от вида Ноготка. Хорошо мой кнутобоец работает, выразительно. Я сказал «на показ» — исполнено. Попа-управителя так и забили. Демонстрационно.