Первый день весны. Во дворе, как после настоящего Нового Года, «тихий час». Намаялись ребятишки. «Ворогов напоили и сами полегли». Спать. Редкие слуги, выпущенные из-под стражи для дела, таскают воду, дрова. На дворе запах печного дымка. Печной — не костровой. Жильём пахнет, не походом. Баньку протопили: бойцы, потурменно, топают на помывку. От самого Курска в бане не были. Полтыщи вёрст на конях… Запашок у нас нынче… Я-то не чувствую — сам такой. Помыться бы! Аж спина зачесалась. От одной мысли.
Нельзя, рано. Вот Чарджи отоспится — тогда и я на помойку пойду. Кто-то должен быть «в головах» и на ногах. Как в мозгу — «тревожный центр».
Из конюшни Салман выносит за шиворот гридня. Заносит кулак, видит меня, смущается: я мордобой не одобряю. Только в условиях прямой опасности для жизни и исполнения боевой задачи.
— Э, сахиби. Этот… кён куртаксы (бурдюк с навозом) стёр спину коню! Варварлык!
Растёт Салман, растёт. В части словарного запаса, например.
— Где ветеринар?
— Спыт! Устал! Мат!
— Почему ветеринар спит, когда не все кони здоровы? Салман, отпусти бестолочь. Что с ним делать ты знаешь. А ты, гридень, запомни: если конь тебя в бой не повезёт, то это дезертирство. В боевых условиях… сам понимаешь.
Парень, встряхнутый напоследок за шиворот мощной рукой командира, убегает искать конского лекаря. Последнего из трёх, что из Тулы вышли.
— Сахиби, надо нового коня. Из добычи взять?
— Взять. Кому из сегодняшних героев конёк недорог — заменить на княжеских. По желанию. Наши-то строевые, обученные. А взятые… Скоки.
Летописи называют «скоками» дружинных коней, которые «на княжьем дворе играти горазды».
В ворота въезжает один из посланных разъездов. Кони в мыле, пятна крови, сами хохочут.
— Господин Воевода! Докладываю. Дошли до Белгородской дороги. Дальше пройти не смогли. Обозы боярские в город прут. Наскочили, переведались. Ихних кучу наклали. А Вихорко коню своему ухо срубил. Вот же ж дурень! Ха-ха-ха.
Чуть более подробный отчёт: едва отъехали — заблудились. С севера и северо-востока овраги — не пройти. Приняли ближе к городу — «дачный посёлок».
Киев защищаем не только своими рвами, валами и стенами. Ярослав Мудрый «накрыл» городом всю Гору. Ему пришлось сражаться с печенегами на ровной поверхности плоскогорья, на том месте, где Софийский собор стоит. Потом он поставил стены по краю плоского места.
С востока — Днепр. С северо-востока — Подол. Прикрыт Почайной и своими укреплениями. Даже взяв его, надо лезть круто вверх. С севера — детинец, град Владимиров. Самые крутые склоны. На северо-западе крутизна меньше, но город снова прикрыт стенами посадов-концов. Запад и юго-запад — «дачный посёлок»: сады и огороды киевлян.
Я уже говорил, что в эту эпоху городские общины имеют свои земли, которые распределяют между жителями. Формы собственности имеют не только социально-экономическое, но и военно-тактическое значение.
Местность пересечённая (холмы, овраги), плотно разгорожена, обустроена. «Обустроена» вовсе не для движения воинских отрядов. Предполье двойного назначения.
Ещё дальше от города — общественные выпасы. С вкраплениями «летних усадеб» знати. Ещё дальше — городские покосы.
Город, самый большой на «Святой Руси» и один из крупнейших в Европе, живёт «по-деревенски». Все имеют огороды. Вовсе не совейские «6 соток». Если для крестьянина «отхожий промысел» — приработок, то для горожанина «приработок» — «постоять в борозде раком».
Это не «любовь к природе», это — «любовь к жизни». Регулярные катаклизмы, погодные и социальные, заставляют и крестьян, и горожан стоять «на двух ногах»: добывать «и корм, и прикормку», дополнительные источники еды.
Отдельная тема: скотина.