Приступ

В посаде были выбиты ворота в ограде, завалено несколько заборов, намусорено на улицах. Но ни серьёзного боя, как в соседних Кожемяках, ни вялого густого чёрного дыма, как в Коптевом конце — не было. Похоже, что основная масса населения сбежала отсюда ещё после боя на Серховице. Кожемяки — мужи здоровые да злые, уходить в город не схотели. Вот и бились с полоцкими да со жмудью. А здесь тихо-мирно овруческие — дружина Рюрика Стололаза, вошли в пустое селение и грабят оставшееся неторопливо.

Я объехал посад. Вот тут, у ворот, Фатима, изображая из себя торка с торчёнком, ругалась с местной стражей. Торчёнком был я, а она, на смеси русского и печенежского, объясняла стражникам: «Русский баб карош — белый, мягкий. Муж дома нет — баб горячий. Русский страж — дурак. Торк домой идёт — беда нет. Открывай. Нет открывай — беда, рубить буду».

Тогда открыли. А нынче воротины просто снесли. Порубили топорами и дёрнули. Видать, со стены никто и не вякал.

Вот и памятный двор. Мусор, черепки, печь гончарная брошенная. Я тогда с оттуда смотрел, с изнутри. Мы через неё вылезали. Фатима цыкала, заставила пить бормотуху какую-то. Для запаха. Я так тогда боялся… что меня как Юльку… Придавят. Отравят. Живьём закопают… Так боялся, что устал. И уже не боялся, а просто тупо, как бычок на привези, шёл на убой.

Не шёл — бежал. Подгоняемый моей охранницей, у которой мужская одежда, сабля на боку, имитация чужой гендерной и социальной роли, «запах свободы»… снесли крышу.

Одуревший подконвойный со сбрендившим конвоиром.

Пока Фатима со сторожами ругалась, я тогда по сторонам смотрел — как же от этих ворот до той хитрой печи заброшенной добраться? Чисто сам себя отвлекал. Чтобы не завыть от тоски безнадёжной. Вовсе не в смысле: останусь я живой, вернусь сюда, тут-то оно мне… Ни остаться в живых, ни, уж тем более, вернуться…

Человек предполагает. А судьба… поворачивается. Разными сторонами. Вот, довелось вновь на это место поглядеть. Сколь многое должно было случиться, всякого разного совпасть, чтобы я снова… полюбовался на эту печку брошенную.

Забавно, а она, вроде, не изменилось. У меня в жизни… всё совсем… А глина обожжённая как стояла так и стоит.

Вон там, слева, кусок, вроде, сверху вывалился. Тогда она ровнее была. Мусору добавилось: из под снега кадка сломанная выпирает. Свежего барахла подкинули. Тряпка валяется. То ли утиральник бывший, то ли портянка… Местные, судя по следам, к печке не ходят.

В каждой приличной крепости должен быть подземный ход. В Киеве их, наверняка, несколько. Но вывести внешний конец в брошенную гончарную печь… И я эту печку вижу. Интересно: а как там внутри? Может, засыпали-перекрыли?

— Господин воевода, ехать надоть. Князь ждёт. Сердиться будет.

— Хорошо, Дяка, поехали.

Ещё через полчаса мы въехали «в расположение объединённого штаба коалиции русских князей». Здоровенная усадьба какого-то боярина, чуть дальше ещё две поменьше, внизу, в лощинах, с сотню крестьянских изб в нескольких группах. Всё пространство набито суетящимися людьми, пешими и конными, ползущими возами, ругающимися обозниками.

— Ростовские пошли.

Дяка не помахал ручкой, даже не кивнул, хотя, наверняка, знает кого-то в проходящем отряде. Хмуро объяснил:

— Гонористые сильно. Ростов, де, Великий. В земле Залесской — первый город. Мы, де, княжеские исконно. А вы там — владимирские, лапотники, брысь с дороги. Или ещё чего обидного.

Мда… Ежели люди одного князя между собой так, то как же выглядит взаимодействие отрядов разных князей?

Я предполагал, что появление моего отряда не обойдётся без скандала, но не ожидал, что так скоро.

Подъехали к центральной усадьбе. Ворота настежь, но внутрь верхом нельзя. Коновязь внутри, а вдоль забора на сотню шагов в обе стороны в растоптанном, перекопытченном снегу стоят или сидят на корточках коноводы.

Дяка своим ещё на подъезде рукой махнул, они в сторону приняли, в деревню, где их отряд стоит. Подъехали к воротам, Дяка поздоровался со старшим воротников, кивнул в мою сторону:

— К князю зван.

Тяжело слез с коня, отдал повод подскочившему отроку.

— Пойдём, Воевода. Как-то нас встретят…

— Пойдём. А моим куда встать?

Дяка окинул взором ряд лошадиных задниц и махнул рукой:

— Тама вон, с краю.

— Тогда погоди.

Я повернул Сивку, и мы проехались вдоль забора до края линии конских анусов.

Почему я с охранниками моими? — «Отправляясь в дальний путь — ты пописать не забудь» — русская народная мудрость. А уж на встречу с вышестоящим…

Из здешнего опыта хорошо помню поступление в прыщи смоленские. Один из соискателей тогда пролетел. По причине переполненности мочевого пузыря. «Дядя! Пи-пи!». И «шапка» отодвинулась на год. Нет уж, топтаться и перетаптываться пред очами самого… неудобно будет.

Я с чувством глубоко удовлетворения, ощущая нарастающую лёгкость на душе, общую эйфорию освобождаемого от гнёта жидкости организма, поливал забор усадьбы, когда сзади донёсся резвый хлюп конских копыт по снегу, и чей-то хриплый с перепою голос издал команду:

— А ну уходь с отсюда! Это наше место!

«А в ответ — тишина».