Привет, это я (СИ)

Мысль ударила куда-то в плечо, и гематома растеклась по спине, забираясь под хребет и скользя между позвонками. Туман рассеивался под светом фар, словно отступающая от больного амнезия. Никакая окклюменция не поможет. Призрачные барьеры не спасут, они сыплются под ласковыми прикосновениями и мнутся, будто старый пергамент.

Может, он мог отрицать это в юности, гнать от себя наваждение, прикрываясь похотью и дурным характером.

Жил с этим чувством, замораживал его изнутри, но бережно хранил, хоть и пытался постоянно забыть о том, что оно существует. Где-то там.

Но, Дьявол, оно есть и причиняет много боли, просыпаясь и ворочась в груди, а Малфой не знал способов вытащить это из себя.

Не мог сопротивляться и выпутаться из клубка.

Он вдруг вздрогнул и оставил последний влажный поцелуй на её губах и, сжав руки в кулаки, дёрнулся из примерочной, но ловкие пальцы сцепились на его запястье, и в спину ударилось тихое и оглушающее: «Драко…».

— Чёрт, — шепнул он, и схватив Гермиону за подбородок, быстро прикоснулся к её губам и отпрянул.

Он задернул штору. Поправил пиджак и пропустив воздух через лёгкие рванул к двери.

Колокольчик нервно звякнул и замолк.

***

Заходящее солнце ударяло в глаза, и Гермиона спрятала лицо ладонью. Блейз ждал её на скамеечке возле магазина и пытался прочесть чужие эмоции, не вставая с места. Его подруга выглядела слегка помятой и растерянной, она не сразу заметила его, немного озиралась по сторонам и, выхватив в тени знакомый образ, сделала несколько тяжёлых шагов в кожаных ботинках.

— Всё нормально? — осторожно спросил он, когда Грейнджер подошла поближе.

— Вроде бы.

— Вы, конечно, нашли место, — начал тараторить Блейз. — У всех на виду, под носом у Астории и её сестры, да вы чокнутые оба. Вам просто несказанно повезло, что я оказался рядом и смог их заболтать. Тебе нужно молиться, чтобы…

— Забини.

— … чтобы она ничего не заподозрила, понимаешь? Мне придётся ещё и перед ним оправдываться, он уже пригласил меня в Мэнор «выпить и поболтать», ох, знаю я его разговоры, ничем хорошим это не закончится, поверь мне, Грейнджер…

— Блейз!

— Вы ходите по краю, а теперь ещё и меня впутали, он с меня три шкуры спустит, только потому что я в курсе этих ваших интрижек, а если, не дай Мерлин…

— Да замолчи ты наконец! — рявкнула Гермиона и шумно задышала. Она потёрла лицо ладонями и начала ходить взад-вперед, крутиться на месте и цепляться за свою одежду. Она нервничала и пинала камень, бормоча что-то себе под нос, прерывая любые попытки Забини заговорить твёрдыми взмахами руки.

Но когда её пальцы резким движением пропустили через себя пышные волосы и сжали голову, Грейнджер вдруг остановилась и севшим голосом произнесла:

— Чёрт, я, кажется, его люблю.

========== 16 ==========

Комментарий к 16

В этой главе совсем нет Малфоя, но это компенсируется сполна в следующей.

От него пахло цветочными духами Джинни и детским питанием, от неё — табачным дымом и вишнёвой жевательной резинкой. Его сердце билось размеренно, её — колотилось рвано и задушено, будто судорожно сжимающийся кулак со сломанными пальцами. Его плечо было твёрдым и тёплым, а чёрные отросшие волосы щекотали ей ухо. Он был таким родным, таким незаменимым, что Гермиона уже в десятый раз отчаянно сокрушалась где-то внутри себя, почему не влюбилась в кого-то вроде Гарри. В кого-то доброго, надёжного и улыбающегося.

В кого-то с такими же сияющими глазами, ласковыми руками и низким голосом. В того, чьи поступки и мысли всегда шли от сердца, кто любил бы её мир, не пытаясь разорвать его на части и вытолкать из него силой.

В кого-то такого же свободного, как и она. Неидеального и сумасбродного.

Ну, почему же? Почему?

Лёд жёг пальцы. Она приросла к этому айсбергу, словно к столбу в зимний мороз, и оторваться — всё равно что содрать с себя кожу. Кожу, под которой жило что-то гордое, но бесконечно разбитое. Замороженное. Ему было это не под силу. Гарри не мог согреть её своей огромной душой, в которой, она была уверена, для неё было припасено особенное место.

И там всегда было немного легче. Немного лучше. Немного… теплее.

Гермиона с трудом разорвала крепкие объятия и, утирая слёзы тыльной стороной ладони, рухнула в мягкое кресло, ставшее ей последним пристанищем на эту чёртову неделю. Жизнь сузилась до праздного существования в этом кожаном предмете мебели, который она когда-то ненавидела всей душой, и купила его только для гордеца Живоглота, предпочитающего выделанную овечью кожу и старомодный дизайн. Гермиона подобрала под себя ноги и, прикрывая покрасневшее и опухшее лицо ладонью, стала ковырять пальцем в обшарпанной годами обивке, не в силах выдавить из себя ни слова.