Привет тебе от меня из 1942-го года

Таисия выпила рюмку с ромом до дна, стала серьёзной и замолчала, думая о своём. Война шла уже два с половиной года, каждый жил всё это время своими маленькими надеждами на спасение и понимал безумие происходящего. Но представить своё будущее пока не решались, слишком хрупким было настоящее, которое могло разрушиться в любой момент.

Утром Эдика разбудила Таисия, она приглашала его на завтрак. Офицера не было видно, он вышел в коридор умываться, на стуле висел только его китель с ремнём. Эдик приблизился к столу и оторопел от вида кобуры, узенькими ремешками прикреплённой к ремню. Кобура тянула ремень к полу, в ней был пистолет. Мальчик первый раз так близко видел то, что называлось оружием, один вид которого заставлял людей подчиняться его владельцу.

Любопытство взяло верх, и Эдик осторожно коснулся пальцами жёсткого футляра. Таисия в это время тоже вышла в коридор с полотенцем в руках. Сию минуту возникло безрассудное желание посмотреть, что там внутри кобуры. В детском воображении мгновенно представилось, как он направляет дуло пистолета в окно и прицеливается.

Дверь в комнату открыли, было слышно, как кто-то сделал пару тяжёлых шагов. Эдик застыл на месте, он боялся повернуться и встретиться взглядом с тем, кого он недавно считал своим врагом, ожидая неминуемого наказания. Мальчишки во дворе ему говорили о том, что немцы убивают сразу на месте, если у них без разрешения что-то берут. Отвращение к оружию и ко всему военному закрепится в сознании на всю жизнь. Молчание первым нарушил офицер, он без злости, как бы убеждая, начал говорить:

– Маленький партизан не есть хорошо.

Вольф наскоро выпил кофе и стал одеваться. Прихватив со стола свой портсигар, он подошёл к окну и увидел, что на улице перед входной дверью его уже ожидали два автоматчика. Жизнь офицера в немецкой армии ценили. Всё в этом немце, по его же собственным словам, как представителе передовой нации, вызывало у Эдика сильную неприязнь, особенно портсигар с аккуратно сложенными сигаретами.

Эдик затосковал по своему деду, вспомнил, как тот превращал курение в занимательный процесс. Достанет бережно из кисета горстку табака, втянет носом, проверяя его крепость, и только тогда сворачивал свои самодельные папиросы. Но обидно и тревожно было не только за деда. Обидно было за маму и тётю Анфису, которые вынуждены были страдать, испытывать унижение и отсиживаться, как кроты под землёй, чтобы избежать гибели по вине хвалёной передовой нации. С уходом немца показалось, что и дышать стало легче, исчез зловещий душок, намекающий, что рядом с ним может быть смерть.

Эдик неспроста подумал о маме и тёте, им предстояло снова пережить бомбёжки. Через партизан и подпольщиков в городе узнали, что советские войска прорвали фронт под Сталинградом. С этой новостью прибежала возбуждённая Анфиса. Она сказала, что люди на улицах улыбаются, у них появилась надежда. На голод почти перестали обращать внимание, лишь бы пришло спасение. Но так непросто было выдержать последние два месяца оккупации, немцы были ещё сильны и не думали проигрывать. Тот же офицер, что приходил к Таисии, был совершенно уверен, что это только временный успех русских, их так же разобьют, как и под Харьковом.

На город в очередной раз посыпались бомбы и снаряды. Советские войска прорывались к Ростову, начались налёты, особенно бомбили центральную часть города, где по квартирам расселялись немецкие солдаты. Немцы приказали покинуть свои дома тем, кто проживал близко к Дону, они устанавливали там свои орудия. И полетели снаряды в одну и в другую сторону, и в который раз люди спасались в подвалах, с замиранием сердца прислушиваясь к каждому взрыву. Сколько же времени им понадобится потом, чтобы забыть эти страшные минуты и часы?

Освобождение пришло со стороны Азова. На улице мороз, а дед Василий, раздетый выбежал из дома, не верилось, что вот так неожиданно начнётся оно – долгожданное освобождение с грохотом пушек, гулом истребителей и бомбардировщиков. Азов освободили 7 февраля, на следующий день через станицу продвигались кавалерийские казачьи полки. По льду пришлось обходить Ростов с левой стороны, в Ростове были ещё немцы, нужно было перекрыть им пути отступления. По щекам деда текли слёзы, он увидел, как по льду галопом на лошадях неслись свои. Он верил, что они придут.

Немцы укрепили свою оборону чуть севернее, выбить их было тяжелейшей задачей. Тот берег, на котором они установили орудия, был выше, и любое движение наших хорошо просматривалось. Каждая атака под шквальным огнём стоила немалой крови. К тому же, начались интенсивные налёты немецких бомбардировщиков. Они с яростью бомбили в местах форсирования, превращая скованный льдом Дон и его дельту в смертельную ловушку. На белом снегу лошади, повозки с орудиями, люди были отличной мишенью. Только воды Дона да болотистая прибрежная земля с камышами знают, что стоит за сухими словами, «форсировали» в донесении командному составу.