Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы

Поэзия, прославлявшая царскую прививку, опиралась на те же классические темы и такие же неумеренные восхваления. В оде Михаила Хераскова, одного из ведущих представителей русского Просвещения, «На благополучное и всерадостное освобождение Ее Императорского Величества от прививания оспы» тоже возникает образ Екатерины, бесстрашно отсекающей головы гидре, изгоняющей тьму и заменяющей ее светом. Поэт провозглашает, что «яд», который она впустила в свою кровь, заразил перед этим весь русский народ, теперь страдающий наравне с ней и взирающий на нее в поисках избавления. Автор называет ее божеством, сошедшим с небес на землю, спасительницей отечества, утешением для верных подданных{29}. Майков, создатель упомянутой выше пьесы о Парнасе, написал также «Сонет ко дню празднования о благополучном выздоровлении от прививной оспы Ее Императорского Величества и Его Императорского Высочества». Призывая мир зимней природы расцвести и «почтить Минерву тем российского народа, / Спасительницу всех и наше Божество», автор сочетает в своем тексте риторику спасения с воспеванием триумфа науки:

Два раза ею вся Россия спасена:
Порок и гидру в ад низринула она.
Здесь ею смертные от пагубы спаслись,
Науки и Закон высоко вознеслись.

Поэт и переводчик Василий Рубан в оде, которая стала еще одним откликом на торжества 22 ноября, уподобил Екатерину бронзовой змее, которую повесил на дереве Моисей, дабы исцелить своих последователей-израильтян, после того как их искусали огненные змеи в наказание за недостаток веры. Эта библейская аналогия с ее образами отравления и чудесного исцеления сопоставляла Екатерину и Христа на кресте, что стало отзвуком ее обращения к Сенату, где она сама представляла себя как Доброго Пастыря.

Екатерина рассчитывала, что посредством подобных спектаклей и стихов, смеси античных и христианских ассоциаций удастся с самого начала задать в России верный тон интерпретации ее прививки, одновременно используя это деяние для продвижения ее более масштабного образа как лидера. В стране, где культура печатного слова была развита слабо и где даже при дворе мало кто умел читать, эти агиографические русскоязычные повествования могли стать как бы первым наброском исторического сюжета.

В Британии введение прививочной практики более чем за 40 лет до прихода в Россию вызвало громкие и широкие дискуссии в газетах, журналах и брошюрах, не прекратившиеся даже после того, как само королевское семейство приняло эту процедуру. Общественность извещали об опытах с узниками Ньюгейтской тюрьмы и сиротами, о том, как в конце концов были привиты принц и принцесса Уэльские, но при этом пресса зачастую с недоверием описывала медицинское новшество. В самодержавной России не было места подобным публичным спорам. Здесь, как отмечал британский учитель Уильям Ричардсон,

не распространяются сведения политического свойства за исключением тех, которые пожелает передать двор; здесь никакие представления о людях или манерах, никакие рассказы о происшествиях в домашней жизни нельзя почерпнуть из газет. Как сие не похоже на Англию! – землю, озаренную сиянием Хроник, Рекламистов и Газетчиков. Даже если будет уничтожена половина России, другая ее половина останется в полном неведении на сей счет[282].

Сообщение о прививке Екатерины, размещенное в официально одобренных «Санкт-Петербургских ведомостях», четко передавало то же послание, что и спектакли придворного театра и сочинения льстивых российских поэтов. Вовсю расхваливались искусность и отвага Томаса, проявленные при спасении от опасности самой императрицы, ее сына и ее подданных; выражалась надежда, что полученные им награды вдохновят и других россиян (а также жителей иных стран) «пускаться на таковые же предприятия и ученые изыскания ради пользы человечества»[283]. Газета провозглашала, что Екатерина, прививаясь, стремилась послужить примером «не токмо для всей России, но также и для всего рода человеческого». Утверждалось, что ее пример «действеннее, нежели все иные образы, посредством коих доказывается великая потребность во введении оной [прививочной] практики в нашем государстве».

Даже если критику «оной практики» и дозволили бы, поддержка прививки в России вскоре стала довольно сильной. Во всяком случае, так утверждал один из соотечественников Ричардсона, британец Уильям Тук, капеллан гильдии английских купцов в Петербурге. В 1799 г. он писал: