Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы

Ум мой занимали следующие два размышления: «Всякий разумный человек, видя пред собою две опасных стези, избирает менее опасную при прочих равных условиях». Трусостию было бы не следовать таковому же правилу в материях величайшей важности. Я стала изучать предмет, решившись избрать сторону, наименее опасную. Оставаться всю жизнь в действительной опасности с тысячами людей или предпочесть меньшую опасность, очень непродолжительную, и спасти множество народа? Я думала, что, избирая последнее, я избрала самое верное.

Собственно прививку, которую перед российской аудиторией изображали мессианским самопожертвованием, императрица пренебрежительно описала одной фразой: «Я была очень удивлена, увидавши после операции, что гора родила мышь; я говорила: стоило же кричать против этого и мешать людям спасать свою жизнь такими пустяками! Куда опасней оспа натуральная»[287]. Екатерина побуждала Фридриха последовать ее примеру, рекомендуя ему услуги Томаса Димсдейла с его искусностью и безупречным послужным списком (практически все прививаемые им выжили): «При этом болеешь с величайшим удовольствием».

Императрица воспользовалась такими же образами, стараясь полегкомысленнее описать свою прививку в послании Вольтеру, ее постоянному корреспонденту с 1763 г. и важному посреднику для распространения по Европе известий о ее деяниях[288]. С беспечным кокетством, характерным для их переписки, она выставляла свое решение как своего рода благодарность философу, известному стороннику прививок, за недавно присланные ей в подарок экземпляры его сочинений и его же фарфоровый бюст:

Вот каков был ход моих рассуждений. Пренеряшливо исчерканный листок, покрытый строчками на плохом французском, послужил бы бессмысленной благодарностью такому человеку. Я должна оказать ему почтение неким поступком, который придется ему по нраву. …В конце концов я решила, что лучше всего сделаться примером, который может принести пользу человечеству. Припомнила я, по счастью, что пока еще не болела оспою. Я послала в Англию за прививателем; и у знаменитого доктора Димсдейла хватило смелости явиться в Россию.

На театральной сцене Зимнего дворца ее прививка представала героическим завоеванием; в письме же Вольтеру она подавалась как игривый жест, сделанный для того, чтобы порадовать друга. Екатерина не упоминала о бешеном пульсе, обильном потоотделении, приступах жара – обо всем том, что прилежно отмечал Томас в своих медицинских записях. Для западной аудитории императрица делала вид, что процедура не сказалась на ее состоянии и что она постоянно сохраняла бодрость: «Я не ложилась в постель ни на минуту и принимала людей каждый день». Она льстиво замечала, что книги самого Вольтера помогли ей прийти в себя:

К малому или вовсе ничтожному количеству медикаментов, которые даются при прививке, я добавила три или четыре превосходных средства, которые всякому здравомыслящему человеку рекомендую не забыть в подобном случае. Советую, чтобы всем в таких обстоятельствах читали вслух «Шотландку», «Кандида», «Простодушного», «Человека в сорок экю» и «Царевну Вавилонскую». После такого невозможно ощущать хоть малейшую боль.