Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы

Провозглашаемое Екатериной логическое обоснование собственного решения не только привиться самой, но и привить сына, разумеется, отлично гармонировало с той «просвещенной любовью», которую де ла Кондамин призывал проявлять родителям, защищающим своих чад. Как она писала Фридриху Великому, на такой поступок ее лишь отчасти сподвигло холодное рациональное взвешивание различных факторов риска, соперничающих друг с другом. Немалое значение здесь имели и чувства: страхи, сохранившиеся в ней с детства, и желание оградить сына от опасности. Это сочетание эмоций и логики как раз и побудило ее действовать именно так.

Возможно, мысль о том риске, которому подвергается Павел, способствовала решению императрицы обратиться к прививке, однако мальчик играл лишь вспомогательную роль в той рекламной кампании, которую она развернула впоследствии. На заре правления Екатерины граф Панин и другие придворные деятели полагали, что она будет править как регент, пока великий князь не достигнет возраста, когда сможет полноценно царствовать, но это никогда не входило в планы Екатерины. Хотя прививку получили и она, и ее сын, в письмах императрица описывала лишь свою собственную. На внутреннюю аудиторию она проецировала скорее образ «матушки» всего своего народа, а не просто матери своего сына, будущего правителя. Не случайно на памятных медалях Павел (которому в 1772 г., когда они были отчеканены, исполнилось уже 17) изображен маленьким мальчиком, который держит мать за руку, тогда как мать, отвернувшись от него, простирает руку к благодарному русскому народу. Она предпочла не использовать свою прививку для создания образа защитницы наследника престола – она надеялась с ее помощью изгнать из народного сознания представление о себе как об иноземной узурпаторше и укрепить собственную легитимность как правительницы и в России, и за рубежом. Ее постоянно переписываемые мемуары кроили и перекраивали историю ее жизни в попытке создать ощущение, что все это предначертано судьбой. Точно так же она старалась подать свою борьбу с оспой как метафору милостивого женского правления.

Все эти идеи Екатерины распространялись стремительно. Уже 1 декабря (по русскому календарю – 20 ноября) о ее прививке сообщили в Британии, подробно описав роль Томаса и отметив, что «она ни одного дня не была вынуждена оставаться в своих покоях». Новость подавалась именно в том ключе, в каком ей хотелось: «Как мы полагаем, следует отметить, к чести императрицы, в стране, где практика прививки была прежде неведома, она допустила, чтобы первый опыт был поставлен над нею: достойный образец великой решимости и твердости духа ее величества, а также и редкостного внимания к благополучию ее народа»[293].

Британские газеты также помещали новости из Вены, где Мария Терезия, «прививочная соперница» Екатерины, сходным образом рекламировала процедуру. «Великое множество знатнейших лиц в последнее время направляет своих детей на прививку в замок Сент-Вейт», – сообщало издание The Scots Magazine. Императрица из династии Габсбургов так и не привилась сама, к тому же она не обладала имиджмейкерским талантом Екатерины, но ее пример все же породил модное веяние, ведь она привила свою семью. Мода докатилась до Венеции – после того, как в тамошней Больнице для неимущих успешно провели опыты по прививке 24 детей из бедных семей. «Прививка от оспы, столь популярная ныне в некоторых других государствах Европы, начинает вводиться и на землях этой [Венецианской] республики; сенат дал официальное разрешение на выполнение процедуры», – отмечала газета The Bath Chronicle[294].

Впрочем, не все рассказы о прививке Екатерины оказались уважительными. Язвительный Хорас Уолпол, услышав эту новость от российского посла, писал: