Благополучно вернувшись в Хартфорд и воссоединившись со своими очками, Димсдейл получил возможность снова взяться за продвижение той книги, которую он так торопился закончить, прежде чем выехать в Россию. «Труды о прививке» содержали аккумулированное знание примерно за 45 лет, в течение которых он работал прививателем, и отражали те изменения, которые произошли при его жизни в понимании оспы и ее профилактики. Прививка, категорично утверждал Томас, теперь «застрахована от всяческих ошибок» (если выполнять ее правильно); этот метод «повсеместно известен в Англии»[426]
. Он убрал еще кое-какие элементы из методики, и без того упрощенной, которую описал в своем первом трактате и применял в ходе первого визита в Россию. Теперь Димсдейл рекомендовал настолько незначительный прокол кожи, чтобы его можно было делать даже спящим детям, не будя их. Кроме того, он больше не прописывал какую-либо медицинскую или диетическую подготовку здоровым пациентам, хотя по-прежнему применял «ртутные чистки» и простой стол после процедуры, рекомендуя вносить коррективы в режим для «лиц нежной и деликатной конституции». Прививочная практика становилась все более стандартизированной: врачи лечили конкретное заболевание, а не адаптировали лечение к отдельным пациентам с их воображаемыми приливами и отливами гуморов.Томас полагал, что его опыт и квалификация по-прежнему важны для достижения оптимальных прививочных результатов, однако существовавшая в первое время монополия докторов на эту практику давно ушла в прошлое. Он сам признавал, что беднякам зачастую успешно делают прививку «даже некоторые лица, совершенно незнакомые с медициной». Врачебная профессия не регулировалась никакими правовыми нормами, и странствующие прививатели самых разных способностей могли спокойно заниматься своим ремеслом, а многие матери проводили эту процедуру собственным детям без всяких неприятных происшествий[427]
.Иногда любители достигали успеха там, где это не удавалось профессионалам. Так, в Шотландии бедняки очень возражали против этой практики по религиозным соображениям, поэтому она так никогда и не утвердилась там в той же степени, что и в Англии[428]
. Тем не менее доктор-самоучка по прозвищу Джонни Ношинс [что-то вроде Джонни-Рецепта] сумел за последние два десятилетия XVIII в. привить около 3000 жителей Шетландских островов, используя «самодельный» вариант саттоновского метода.Порой прививка не удавалась даже тем, кого считали специалистами. В 1782 г. Георг III и его королева Шарлотта потеряли годовалого сына Альфреда, а на следующий год – его четырехлетнего брата Октавия: это произошло после того, как их привили придворные медики[429]
. Пораженные горем родители приписали эти смерти воле Провидения и до конца жизни не утратили веру в действенность процедуры[430]. Король писал из Кью принцу Уильяму, еще одному своему сыну: «Всеведущему Властителю всех вещей было угодно поставить точку в жизни нашего милого маленького Альфреда – вне всякого сомнения, прекраснейшего из всех детей, когда-либо рождавшихся на свет». Скорбь по поводу смерти этого ребенка неотступно преследовала монарха, постепенно впадающего в помешательство, но репутация прививок в обществе, всегда столь ревностно охранявшаяся Томасом Димсдейлом, к тому времени стала уже настолько мощной, что ее не поколебала трагедия, разразившаяся в королевском семействе.В «Трудах о прививке» затрагивались и причины оспы. Томас планомерно развенчивал традиционные доводы в пользу того, что эту болезнь якобы вызывают миазмы («эпидемическое состояние воздуха») или что она изначально существует в каждом человеке в виде неких «семян», дремлющих до поры до времени. Удалось показать, что строгий карантин и изоляция больных в разного рода «чумных бараках» предотвращает распространение оспы. Для наблюдательных докторов это послужило доказательством того, что вирус оспы не может «самозарождаться». Томас писал: «Посему я утверждаю, что оспа есть яд или, если угодно, недуг заразительного типа, передаваемый либо через атмосферу, зараженную испарениями больных этим недугом, или же посредством прикосновения к веществам, хранящим фомы этой инфекции»[431]
{42}. Он не мог объяснить механизм заражения, однако, по сути, описал микробную теорию – за 80 лет до того, как ее представили обществу Кох и Пастер.