Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы

Томас Димсдейл, чья долгая жизнь охватила почти весь XVIII в. и несколько десятилетий прививочной практики в Британии, успел застать начало введения вакцинации и даже ее триумф. Не сохранилось письменных источников, которые показывали бы его отношение к этому новшеству, хотя у него, вероятно, появилось много вопросов насчет развития нового метода, и он в своей обычной кропотливой манере наверняка обращал внимание на методологические недочеты Дженнера. Но дженнеровское «Исследование причин и действия коровьей оспы» вышло, когда Томасу было уже 86 лет и он мог считаться реликтом ушедшей эпохи развития науки. Критические замечания Леттсома, Блэка и других сравнительно молодых медиков по поводу его сопротивления идее амбулаторной прививки жителей крупных густонаселенных городов несколько повредили его репутации, однако успех вакцинации основывался как раз на ее способности обходить проблему перекрестного заражения оспой.

После второго парламентского срока Томас в 1790 г. сложил с себя полномочия парламентария. Он стал проводить много времени в модном курортном городе Бат, где обзавелся домом на фешенебельной улице Роял-Кресчент{43}. Он поддерживал в себе интерес к медицине, став одним из попечителей городской больницы общей практики. На зиму Димсдейл перебирался в Лондон, в свой дом на площади Ред-Лайон-сквер.

После второго визита в Петербург, состоявшегося, как мы знаем, в 1781 г., он сохранил связи с Россией. В частности, Томас выступил посредником в ходе приобретения Екатериной ботанических рисунков, собранных Джоном Фозергиллом, после смерти которого их выставила на продажу его сестра Энн (советы насчет оценки коллекции давали уже известные нам Джозеф Бэнкс и Дэниэл Соландер). Томас по-прежнему беспокоился о здоровье императрицы. Однажды он прописал ей «приятное и подходящее» лекарство, содержащее магний, для лечения желудочного недомогания. Кроме того, он послал пони и двух левреток ее внукам. В 1785 г., несмотря на то что он тогда приходил в себя после серьезной болезни, Томас высказал мысль, что ему, быть может, стоило бы в третий раз поехать в Россию – привить двух дочерей великого князя, но это предложение так и не было принято (возможно, к счастью для Димсдейла).

В октябре 1793 г. Томас получил последнее письмо от императрицы. Государыня благодарила его за очередной подарок – шесть гравюр с видами Лондона, города, в котором она так никогда и не побывала. Письмо, написанное по ее указанию, подчеркивало ту неразрывную связь, которая образовалась между ними за эти 25 лет. В нем отмечалось, что «помимо удовольствия, которое она испытала, получив столь прелестную новинку, ей отрадно принять ее и как знак того, что вы по-прежнему о ней помните. Ее величество относится к вам с неизменно теплыми чувствами и с непреходящим уважением»[452].

К этому времени состояние здоровья императрицы все больше ухудшалось. Она отдалилась от своего сына Павла. Ее ужасали беспорядки и террор в революционной Франции. Екатерина уже не была той правительницей, какой ее знавал Томас. Ее вера во французских философов пошатнулась, и она (возможно, не желая признавать, что ее собственные амбиции не осуществились) запретила вышедшее в 1790 г. полемическое «Путешествие из Петербурга в Москву» Александра Радищева, книгу, где содержалась резкая критика крепостного права, коррупции и войны. Ее по-прежнему сопровождали фавориты гораздо моложе нее, однако она потеряла своего нежно любимого Потемкина, сраженного не пулей на поле битвы, а болезнью, когда он руководил мирными переговорами с дважды разгромленной Оттоманской империей. Она присоединила Крым и новые польские территории, однако теперь российская экспансия вызывала неприятие у европейских соперников империи, тех самых, которых Екатерина некогда так пыталась впечатлить своим просвещенным правлением. Английские карикатуристы увязывали ее ненасытные имперские притязания с сексуальными аппетитами, изображая ее как колоссальную фигуру, решительно шагающую из России в Константинополь, между тем как расположившиеся внизу крошечные европейские правители (все – мужского пола) отпускают грубые шуточки, заглядывая ей под юбки[453].

Но в воспоминаниях Томаса Екатерина осталась неизменной. Она по-прежнему виделась ему все той же харизматичной, щедрой, чрезвычайно умной женщиной, которая когда-то расспрашивала заезжего доктора о медицине и о его квакерских корнях, убеждала его набраться храбрости и сделать ей тайную прививку, а во время выздоровления гуляла по царскосельским садам, слушая, как ей читают Вольтера. Императрица одарила его богатствами, титулом и славой, каких он никогда не ждал, но важнее всего то, что она доверила ему свое тело и свою жизнь. Он отплатил ей, защитив от оспы и ее саму, и ее сына, а кроме того, оказав помощь в возведении ее прививки, частного поступка, в ранг символического заявления и примера для общества. Их дружба, сложившаяся в борьбе со смертью, продлилась всю оставшуюся жизнь.