Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы

Томас внес в свою работу врача те же качества, которые проявлял и в остальных сферах жизни. Независимость мышления когда-то подтолкнула его к тому, чтобы отойти от квакерской веры: это позволило ему жениться по собственному выбору. Он сопротивлялся общественному давлению, которое призывало его отступиться, точно так же, как упорно и бескомпромиссно придерживался своего мнения насчет важности послепрививочной изоляции для предотвращения заражения окружающих.

Он неуютно чувствовал себя на трибуне, однако (как признавали Екатерина и ее современники) был человеком принципиальным, крайне твердым во всех своих убеждениях, касающихся самых разных областей и предметов: медицины, пацифизма, отмены работорговли. Как истинный представитель эпохи Просвещения, он делал выводы из собственных наблюдений и экспериментов, а не из абстрактных теорий; к тому же, в отличие от Саттона, публиковал их ради общего блага. В предисловии к своей последней вышедшей при жизни работе он предлагал читателям самим исследовать и оспаривать его находки: «В теоретической и спекулятивной части я могу заблуждаться, однако я готов искренне заверить читателя, что старался, проявляя должную скрупулезность и осмотрительность, подавать как факты лишь то, чему самолично был свидетелем, или то, что мне стало известно из авторитетных источников»[457].

Он проявлял скрупулезность и при работе с пациентами. Его особую связь с российской императрицей можно назвать уникальной: эта связь выковывалась в чрезвычайных обстоятельствах, сопровождалась необычайной тревогой и необычайными вознаграждениями. Но ту же человечность он принес беднякам Хартфорда (например, пробираясь сквозь снега, чтобы облегчить страдания 10-летнего Джорджа Ходжса) и Омаю, перепуганному юноше с Таити, к которому большинство соотечественников Томаса относились просто как к научному образцу. Он любил и был любим как отец, как сын, как муж.

Натаниэль написал о смерти отца императору Павлу I: «Я должен также засвидетельствовать в память о моем покойном отце, что он жил и умер, питая огромное уважение и глубочайшую привязанность к Ее Императорскому Величеству, и я смею вас уверить, что эти чувства будут передаваться в нашей семье по наследству и что сам я сохраню их до конца своих дней»[458]. Русский дворянский титул Томаса перешел к его старшему сыну Джону (затем он передавался дальше по мужской линии). Натаниэль умер холостым в 1811 г., и его баронство, некогда полученное от Екатерины, закончилось на нем.

Вакцинация стремительно распространялась в России по следам прививки, но этими переменами руководил уже не Павел. Человек, почти всю жизнь находившийся в тени матери, которая ни за что не желала уступать ему власть, закончил свою жизнь всего через несколько месяцев после смерти Томаса Димсдейла. Император был убит заговорщиками в марте 1801 г., меньше чем через пять лет после восшествия на престол. Преемником стал его сын-реформатор Александр I, тот самый наследник, которого предпочитала Екатерина; тот самый мальчик, которого в раннем детстве привил Томас и который подарил золотые монеты доктору и его жене.

Пережившая Павла жена, вдовствующая императрица Мария Федоровна, энергично продвигала новое оружие борьбы против оспы – точно так же, как ее грозная свекровь пропагандировала метод, оказавшийся предшественником этого оружия. Детей, живших в Санкт-Петербургском воспитательном доме, быстро привили от детей, содержавшихся в аналогичном московском заведении. Оба учреждения ежемесячно предоставляли Марии Федоровне статистику. Первая оригинальная научная работа о вакцинации в России вышла в 1801 г. и была посвящена именно императрице-матери[459]. На следующий год (это стало как бы отзвуком тех даров, которыми российская власть некогда осыпала Томаса и Натаниэля Димсдейла) вдовствующая императрица послала Эдварду Дженнеру кольцо с бриллиантом в знак признания его открытия; подарок сопровождало личное письмо, где подробно описывалось, какие усилия она предпринимает, чтобы следовать его примеру. Дженнер поблагодарил дарительницу, заявив, что ее поддержка поможет «уничтожить предубеждения и ускорить повсеместное принятие вакцинной прививки»[460].

По рекомендации Санкт-Петербургской медицинской коллегии император Александр в 1801 г. издал указ о поощрении вакцинации. На следующий год начал претворяться в жизнь детальный план разнесения коровьей оспы (через вакцинированных пациентов, по способу «из руки в руку») по каждой провинции Российской империи, с учреждением постоянно действующих программ вакцинации и путевых больниц. Разумеется, этой инициативе воспротивились настороженные родители, но к 1805 г. она помогла сильно расширить территорию применения вакцины – до Архангельска, Казани и Иркутска, где коренные народы продолжали поддерживать прививочную практику, и дальше, да самой границы китайских земель. В том же году в России официально запретили традиционную прививку – через 35 лет после того, как такой шаг предприняли английские власти.