Прививка для императрицы: Как Екатерина II и Томас Димсдейл спасли Россию от оспы

Сегодня, через 40 с лишним лет после искоренения оспы, почти забылась ее страшная сила с чудовищным количеством жертв. Мало кто из ныне живущих несет на себе ее отметины, из-за которых этот недуг ранее постоянно оставался ужасающе зримым. Никто не проходит вакцинацию от оспы в рутинном порядке[467]. Традиционная прививка тоже ушла из поля зрения. Ее затмил метод, пришедший ей на смену, с его обаятельным пасторальным сюжетом, полным добрых коровок и хорошеньких молочниц.

Тем не менее вакцинация остается ни с чем не сравнимой «историей успеха» в области глобального здравоохранения и развития. Каждый год она спасает от 2 до 3 млн жизней. В настоящее время уже существуют вакцины для профилактики более чем 200 смертельно опасных заболеваний, в том числе полиомиелита, дифтерии, столбняка, коклюша и кори. Пока я писала эту книгу, были рекордными темпами разработаны, испытаны и официально одобрены вакцины для борьбы с COVID-19, коронавирусным заболеванием, породившим самый масштабный глобальный кризис здравоохранения за 100 лет.

Несмотря на весь этот беспрецедентный прогресс, у истории вакцинации нет красивого финала. Незадолго до коронавирусной пандемии глобальный охват вакцинацией замедлился, а в некоторых странах ее уровень (количество вакцинируемых) даже стал снижаться[468]. Для прививателей XVIII в. страх перед вечно маячащим где-то рядом смертоносным недугом служил мощным побудительным фактором, очень помогавшим убеждать пациентов отринуть сомнения и защитить как себя, так и свою семью. Сегодня, когда ужасные эффекты оспы или полиомиелита уже не являются благодаря вакцинации неизбежным явлением, человеку легко впасть в самоуспокоенность. Неминуемый риск болезни способствует концентрации общества на недуге, а без такого риска гораздо легче распространяются антивакцинационные настроения, тем более что теперь их невероятно усиливают соцсети.

Возникшая угроза COVID-19 стала мощнейшим фактором, побудившим человечество вновь сосредоточить внимание на спасительной силе вакцин. Богатые страны кинулись спасать свое население. Однако, как и в XVIII в., преимущества нового метода распределяются отнюдь не равномерно. Кроме того, даже в условиях глобальной пандемии, отнявшей [к началу 2022 г., когда я дописываю эту книгу] уже более 5,5 млн жизней[469], страх перед властями и недоверие к ним в который раз приводят к вакцинной нерешительности и отказу от вакцинации. Все это безжалостно обнажает качества – и недостатки – власть имущих. Сейчас, когда мировые лидеры закатывают рукава, чтобы вакцинироваться на камеру, сила примера важна как никогда.

Прививка, как и ее наследница вакцинация, заняла пограничную территорию между наукой с ее жесткими принципами и человеческой природой с ее бесконечной сложностью. По одну сторону этого фронтира – статистический подход, холодно-рациональное сравнение цифр, та «купеческая логика», к которой три века назад обратился Томас Неттлтон, йоркширский прививатель-первопроходец, видевший, как огромное количество пациентов становится добычей «пятнистого чудовища». Прививка даже в своей несовершенной ранней форме всегда была менее опасна, чем натуральная оспа. Выбор этого пути повышал шансы человека в «навязанной нам лотерее» смерти (как мы помним, этот образ придумал французский философ Шарль-Мари де ла Кондамин).

По другую сторону границы – страх, недоверие, сопротивление законам вероятности – все то, из-за чего человеческие существа так плохо умеют оценивать риск. Родительское решение насчет того, прививать ли ребенка, – «вопрос не морали, а расчета», подчеркивал де ла Кондамин. Всегда существовало стремление выдать желаемое за действительное: эмоции мешали принимать решения, тревога склоняла чашу весов не в ту сторону. Когда перспектива смерти или тяжкого вреда казалась неминуемой, многие, поддавшись влиянию суеверий или ложных сведений, считали, что предпочтительнее более отдаленная угроза, хоть и гораздо более значительная и почти неминуемая, чем более близкая и незначительная, связанная, например, с прививкой.

Российская императрица Екатерина II понимала эту двойственность и сама являлась ее воплощением. Ее ум, любивший порядок, приветствовал ясность и четкость сравнительных таблиц: к 1768 г., когда во многих местах уже утвердилась новая упрощенная прививочная методика, среди здоровых пациентов от прививки не умирал практически никто, тогда как натуральная оспа убивала каждого пятого или шестого заразившегося. Дэниэл Саттон бросил вызов своим критикам, настаивая, чтобы они доказали, что его лечение хоть раз напрямую привело к летальному исходу. К 1781 г. Томас Димсдейл, человек гораздо более осмотрительный, уже заявил, что новая методика «застрахована от всяческих ошибок», если применять ее правильно, с соблюдением всех норм безопасности.