Прививка от невежества

Двор потихоньку начал наполняться. Перед въездом во двор останавливались машины всевозможных марок. Прибывшие гости не спеша рассаживались за столами. Все было чинно, не спеша, по-восточному. Перед моими глазами рождалась удивительная картина — начало чествования Патриарха.

Сильно хотелось знать, что за люди наполняют двор Учителя. Были разные: улыбающиеся радостно, испуганно, напряженные и настороженные, но они все пришли к Учителю. Машин становилось все больше и больше, начиная от “Запорожцев” и заканчивая “Мерседесами”. На этом мои познания в машинах были полностью исчерпаны. Люди волнами заполняли все свободное пространство во дворе. Без суеты, каждый знал, куда сесть или стать.

В торце самого длинного стола стояло кресло Учителя, но больше всего интересовало — для кого стулья по обе его стороны.

Прошел час. Люди смеялись и даже пили, но понемногу, из каких-то крошечных наперстков. Ансамбль играл восточную музыку, в микрофон молодой азиат что-то заунывно пел. Кресло и два стула по прежнему были пусты. Рядом с главным местом, на котором должен сидеть Патриарх, стояла фарфоровая бутылка с какой-то жидкостью и четыре легендарных стаканчика. Я боялся, что у меня вылезут глаза, я понимал, что люди снизу обращают внимание, но не смотреть было невозможно.

Вдруг, буквально перескочив плиты, брошенные через арык, во двор влетела огромная машина. Я понял, что это китайский генерал. Выскочив из машины и держа в руках какой-то сверток, он легко забежал в дом. Двор на мгновение замер, а потом снова зашумел весельем.

Время шло, но никто явно не был огорчен тем, что Фу Шина нет во дворе. И вот, наконец, появился Учитель в сопровождении генерала — два красавца в великолепных современных костюмах. Выглядывая со второго этажа, я понял, что генерал — мастер воинских искусств, он мягко шел рядом с Учителем, и в гибких движениях высокого человека чувствовалась огромная сила. Фу Шин по-прежнему оставался таинственным старым тигром, только на этот раз смущенным.

Гости не начали вскакивать с мест и приветствовать Учителя, они будто не замечали его. Люди не нарушали праздника, и в этом чувствовалась восточная мудрость. Только лишь музыканты заиграли что-то очень древнее, заплакали струнами об ушедших героях — воинах, отдавших жизнь за мудрость, родившуюся однажды в поднебесье. Сколько таких прекрасных песен сложило человечество, отблагодарив своих героев самым драгоценным, что есть на земле, — памятью? Из музыки, звучащей во дворе патриарха, что-то вырвалось, и ударило в самое сердце, а только потом отразилось в мозгу.

“А как же ошибки прошлого, которые ранят в самое сердце?” — древняя мудрость зазвучала по-новому и еще более непонятней.

— Накормить хоть додумаются? — раздался чей-то голос из-за спины.

Я обернулся и увидел: ребята смотрят на меня с недоумением и даже с испугом. И только через мгновение почувствовал, что слезы сами катятся из моих глаз. Питание, внутренняя работа и чувство Школы еще ничего не пробудили в их молодых мозгах.

Патриарх сидел в центре и улыбался, гости заслушались заунывной, забирающейся в самую душу музыкой. После древней песни на какое-то время воцарилась тишина, и люди получили возможность потолковать между собой. Два стула возле Патриарха по-прежнему пустовали. Генерал сидел справа, через стул. По законам Школы рядом должны сидеть самые близкие ученики. Из темноты вдруг появился квадратный дяденька и сел слева возле Учителя. Левая рука у Фу Шина оказалась очень даже внушительной, правой до сих пор не было. Незнакомый человек с приятной наружностью бодрым шагом подошел к микрофону и принял на себя роль ведущего праздник.

— А сейчас, любимая всеми песня, — красивым голосом объявил он.

И запел по-русски необыкновенно переливающимся голосом. Не часто мне доводилось слушать такие соловьиные трели. Это пел знаменитый Урумбай, обожаемый всеми, первый певец долины.

Песня была красивая, с легким намеком о вреде алкоголя, который в состоянии превратить даже хорошего человека в тупое животное.

Я немного расслабился и более внимательно начал разглядывать гостей. Первое, что искренне восхитило — это сидящий среди гостей президент, а рядом — автор знаменитой “Плахи”.

Справа от Учителя место так и не было занято. “А ведь это место Андреевича, — с опозданием дошло до меня. — Наверное, он больше всего сейчас хочет сидеть с Фу Шином. Значит, и этим Андреевич пожертвовал ради нас, и, конечно же, Патриарх все понимает”.

Меня начала бить дрожь. Слабость предательски ударила под колени, а капли холодного пота, неприятно обжигая, покатились по телу. “Что же мы будем показывать?” — отвратительная мысль снова возвратилась, безжалостно терзая сердце. Я успокаивал и уговаривал себя, как только мог, силы нужны были для показа техники.