Привычка выживать (СИ)

Выдержки ей все-таки не хватает. Скрываемые чувства становятся слишком сильными. Она уже не сдерживает слез, и не отстраняется от осторожного прикосновения Пита. Сейчас она выглядит даже младше своих двенадцати лет. И пусть в глазах ее таится боль нескольких сотен прожитых жизней, на проверку она оказывается ребенком. Слабым, беззащитным, нуждающимся и в одобрении, и в окрике. Пит рассеянно гладит ее по голове. Боится что-либо сказать. Любое неправильное слово заставит ее вновь закрыться, может, на нескончаемо долгое время.

Пит может сказать ей, что она не виновата. Что она не могла знать о том, что сотворили с Китнисс в белых комнатах для того, чтобы Китнисс так жаждала защитить внучку своего заклятого врага. Что сама Китнисс, прежняя Китнисс, Китнисс, которую Каролина никогда уже не узнает, не стала бы целиться из лука в двенадцатилетнего ребенка. Что это же Китнисс! Но вслух он, разумеется, ничего не говорит. И девочка ему, должно быть, благодарна. Она затихает, потом отстраняется, неловко, с явным смущением, не поднимает глаз. Дрожащей рукой вытирает слезы, шмыгает носом и не отвергает протянутую Питом салфетку.

- Прости.

- Обещаю, что это останется между нами, - говорит Пит, и делает вид, что полностью поглощен происходящим на сцене.

Камера отвлекается от победителей. Показывают кажущийся бесконечным зрительный зал, затем – ложу Президента, со всеми министрами, и ложи представителей всех дистриктов. Пит морщится, изучая незнакомые в большинстве лица, и читая на них озабоченность происходящим, а не запланированное патриотическое воодушевление.

- А где Плутарх? – спрашивает Пит. Каролина фыркает.

- Он не любит появляться на экранах. Он считает себя режиссером, а режиссеры всегда находятся по другую сторону камеры.

Пит выслушивает внимательно, не без удивления. Он думал, что Плутарх будет наслаждаться своим триумфом из первого ряда. Но он, похоже, заблуждался. Он спрашивает у Каролины о Голодных Играх, ведь во время проведения их Плутарх всегда находился в ложах спонсоров и судей.

- Дед заставлял его мелькать на экранах, - следует ответ. – Дед не любил Плутарха, но считал, что своих врагов нужно держать к себе максимально близко.

Ее объяснение кажется вполне логичным, но не стыкуется со всем произошедшим. Президент Сноу был предан именно тем человеком, которому не доверял, тем, кого считал опаснейшим из своих врагов и держал подле себя лишь для того, чтобы следить за ним? Несоответствие заставляет Пита сбиться с мысли, но что-то подсказывает, что не стоит заострять на этом слишком много внимания. На сцене все участники увлеченно обсуждают исповедь Хеймитча; Джоанна заразительно смеется, и укоряет Хеймитча за то, что тот лишь недавно стал на путь исправления. Том спрашивает что-то у Эффи. Пит видит бледное лицо капитолийки – бледное и прекрасное одновременно – и почти чувствует, каких усилий ей стоит выглядеть так расслабленно.

- Твой дед рассказывал тебе что-нибудь о своем прошлом? – спрашивает Пит у Каролины. Каролина хмурится. – Из официальных документов я понял лишь то, что твой дед сделал головокружительную карьеру на политической арене Капитолия в рекордные сроки, начав едва ли не с писца. Он будто появился из ниоткуда.

Каролина не задает положенных ей вопросов о том, как Пит получил доступ к официальным документам, и зачем ему вообще этот доступ понадобился. Каролина пожимает плечом. И не может ничего вспомнить о прошлом деда именно сейчас, но обещает постараться вспомнить об этом позднее. Механический голос в наушниках Пита просит пройти в другое помещение, и Пит подчиняется просьбе. Оставляет девочку в одиночестве, пытается улыбнуться ей с ободрением, но сил хватает лишь на непонятную гримасу. Сердце Пита не начинается биться быстрее, нет. Каждый шаг в сторону сцены не кажется необычным шагом, но в висках появляется тупая боль, становящаяся сильнее с каждым мгновением. Пит останавливается у панели, которая отделает его от камер и зрителей, от диванов, на которых устроились те, кто мог стать его друзьями, но не стал. Несколько глубоких вдохов. Голос в наушнике остается бесстрастным и начинает обратный отсчет.

Десять секунд. Каролина остается в одиночестве в комнате, в которую вот-вот придет Китнисс.

Девять секунд. Плутарх не появится на экранах Панема.

Восемь секунд. Обезболивающего Энорабии должно хватить еще от силы на пару часов.

Семь секунд. Джоанна никогда не смеялась так заразительно.

Шесть секунд. Когда Эффи сорвется, кто-то должен быть рядом с ней. Но кто же это будет?

Пять секунд. И кто будет рядом с ним, когда сорвется он?

Четыре секунды. У него осталось так мало времени.

Три секунды. Будет ли у них у всех шансы вырваться из ловушек, расставленных с таким упрямством распорядителем Шоу?

Две секунды. То, что происходит сейчас, страшнее 76 Голодных Игр.

Одна секунда. Забавно, но ведь теперь Китнисс Эвердин – капитолийский переродок, которого он должен убить.

Панель бесшумно отъезжает в сторону.

Его Шоу только начинается.

…