Привычка выживать (СИ)

Как ни странно, Китнисс чувствует себя гораздо лучше. Она смутно помнит то, что произошло вчера вечером, но уверена, что подобные обмороки с ней больше не случатся. Чтобы не происходило с ней в последнее время, она переборола это. Где-то в глубине души, она знала, что Пит прав, что трезвость принимаемых ею решений исходит не от нее, а от чего-то, что стало ею. Теперь нет никакой трезвости и обоснованности решений. Есть интуиция – весьма неустойчивая материя, которая поможет ей делать выбор, как в былые времена. И интуиция подсказывает ей, что нынешнее Шоу не должно иметь никаких специальных выпусков, что все происходящее должно закончиться именно сегодня, сейчас, немедленно.

Ей нет места в этом городе. Ей нет места на экранах страны; на экранах замечательно смотрится Гейл. Или Джоанна. Чтобы подтвердить свою догадку, Китнисс бросает очередной взгляд на экран телевизора. То, с какой легкостью Джоанна держится на сцене, немного пугает Китнисс, выводит из себя. Джоанна смеется над самой собой. Не просит прощения за свои недавние слова, обращенные со сцены перед 75 Голодными Играми. Заявляет, что это был очередной плевок в лицо старой власти, неудачный поступок, дань отчаянию и возможность в открытую рассказать о своей ненависти в последний раз. Джоанна говорит, что и не думала о том, что сумеет вернуться. Китнисс качает головой; она тоже думала, что умрет на Арене Голодных Игр, но она не знала, что за нее все опять решили другие.

Китнисс смотрит на свои отражения в зеркалах. Наверное, она похорошела – косметика или почти здоровый образ жизни, который ее заставляли вести, смогли устранить последствия нервного срыва, бессонницы и депрессии. Наверное, это платье – открытое и иссиня-черное, похожее чем-то на траурное, но не такое агрессивное, какое было на ней на Параде Трибутов перед Квартальной Бойней – ей мог бы выбрать Цинна, но Цинны теперь нет среди живых, и она должна довольствоваться выбором другого стилиста. Выбором, впрочем, который ей совершенно неинтересен. В настоящее время ее интересует только собственное лицо. Лицо, которое почти не изменилось, но при этом принадлежит вовсе не ей, а девушке, чью память вывернули наизнанку. Нельзя сказать, нравится ли Китнисс эта девушка. В отражениях она видит только себя; незнакомка, помнившая так ярко двух своих детей, канула в неизвестность. Незнакомке понравилось бы такое развитие событий – в мире, в котором рядом с ней нет ни Пита, ни смеющихся детей, она чувствовала себя заживо похороненной. К несчастью, Китнисс не чувствует себя вернувшейся из мертвых. Китнисс вовсе не была мертва. Китнисс спала и видела сон, от которого не смогла избавиться после пробуждения.

Еще Китнисс вспоминает Каролину. Каролину, не похожую на Прим. Каролину, которая не отвела взгляда от направленной в ее сторону стрелы. Каролину, которая должна была погибнуть на 76 Голодных Играх, проводимых уже Альмой Койн. Китнисс не чувствует стыда за отданный с такой небрежностью голос. Уже тогда Китнисс знала, что голосование останется фиктивным. Уже тогда Китнисс знала, что убьет не того Президента. Оправдывает ее это знание? Вряд ли. Но она не чувствует за собой никакой вины. Она себя еще не чувствует собой.

Китнисс прикасается к заплетенным в косу волосам, улыбается:

- Привет, капитолийский переродок.

В голосе ее слишком много горечи.

На экране телевизора заразительно смеется Джоанна. Камера скользит в другую сторону, и Китнисс прикрывает глаза, стараясь не видеть Энорабию, которая улыбается, не демонстрируя заточенных зубов. Теперь Китнисс понимает лучше Пита, душившего ее сразу после возвращения из Капитолия. Китнисс пытается думать, что вчера в столовой стреляла вовсе не она, а кто-то другой, но не может. Это была она, пусть и перепутавшая прошлое с настоящим. Чуть позже, уже в спальне, когда она пришла в себя после обморока, Хеймитч упомянул какой-то взрыв. И Китнисс поняла, какой именно взрыв он имел в виду.

Даже воспоминания о яркой вспышке, после которой все стало на свои места, причиняют головную боль. Китнисс даже начинает подташнивать. Один из вернувшихся стилистов застает ее тяжело дышащей, и предлагает выпить воды. Китнисс послушно пьет; лучше ей не становится. Она идет по коридору, едва ли чувствуя саму себя, а попав в маленькую комнату со столом и другим телевизором, встречается взглядом с Питом, смотрящим прямо в камеру.

Он держится превосходно, но разве должно было быть иначе? Он улыбается, машет рукой, здоровается со всеми мужчинами, уже находящимися на сцене, после целует руки находящихся рядом дам. Джоанна, сидящая ближе всего к Тому, внезапно морщит свой носик. Обращается к Тому с вопросом о парфюме, а затем, с елейной улыбочкой – к Питу.

Каролина фыркает, наблюдая за разыгрывающимся спектаклем. Китнисс с облегчением качает головой, вспоминая первую встречу с Томом и обещание Джоанны лечь костьми, но заставить Пита понюхать нового ведущего в прямом эфире.