Живя в одной квартире с бывшим ментором, проводя много времени с ним за неуклюжими попытками приготовить более съедобный ужин, чем тот, которым едва не угостила их Эффи, она незаметно для себя начинает понимать его. Понимание – еще не прощение, но шаг в направлении прощения уже сделан, сделан даже без ее обдуманного решения. Китнисс день за днем свыкается с мыслью, что они с Хеймитчем во многом похожи. Свыкается с мыслью, что вполне могла выбрать такую жизнь, какую когда-то выбрал он, не окажись на ее пути Пит и Плутарх Хевенсби. Свыкается с мыслью, что удары судьбы, принимаемые им со смирением и покорностью, кого угодно могли потрепать. Но он ведь не сдался, правда? Он не может сдаться, не теперь.
Реабилитация Пита подходит к концу. Пэйлор, обжегшаяся однажды на молоке, дует на воду, и после нескольких личных бесед позволяет Питу переехать в свою бывшую квартиру. Она сдается, поверив в то, что в более-менее привычной обстановке он уж точно проявит настоящего себя. Конечно, он может перерезать глотки своим соседям в лице Хеймитча и Китнисс, но они сами согласились с тем, что он переедет к ним и займет свою оставленную на долгий срок студию.
В день въезда Пита в свою бывшую квартиру Хеймитч подозрителен и собран, как повстанец, пускающий на территорию своего родного дистрикта раскаявшегося миротворца. Пит не робеет, но явно чувствует себя неуютно под чрезмерно внимательным взглядом Эбернети.
- Китнисс Эвердин, - говорит Хеймитч шепотом.
Пит усмехается.
- Это и в прошлый раз не сработало.
Хеймитч признает справедливость замечания и требует доказательств о ненападении прямо сейчас. Например, вкусный ужин. В конце концов, в этой квартире хоть кто-то должен уметь готовить, чтобы все остальные не умерли от голода.
Они с Китнисс помогают Питу в готовке, оставаясь предельно внимательными. Впрочем, как можно быть предельно внимательным тогда, когда от порезанного лука невыносимо режет в глазах, а из-за запаха чеснока хочется чихать? Когда кухню наполняет запах только что сваренного мясного бульона, даже Хеймитч перестает делать вид, что нож в руке Пита – самое страшное, что он видел в жизни.
Спать они определяют Мелларка в его же студию, и Пит не сопротивляется. Дважды – днем и под самый вечер – в квартиру заглядывают врачи в сопровождении военного. Врач уводит Пита в темный уголок и задает много вопросов, тщательно занося ответы Пита в тетрадку. Военный сонно осматривается по сторонам. Вечерняя пара повторяет их действия в точности, только перед уходом желает приятных снов. Впрочем, они и не уходят. Им приходится постелить на кухне, и кухня становится еще одной жилой комнатой этой странной квартиры; комнатой, жильцы которой дежурят по ночам два через два на протяжении нескольких недель, а затем снимают осаду.
Жильцы квартиры не признают своей вины в том, что гости так быстро снялись с обжитых территорий. Пит, конечно, слишком настойчив в своих расспросах о том, что с ним происходит или происходило. Хеймитч, конечно, слишком настойчив в своих попытках найти родственную душу в новом военном. Родственную душу он ищет привычным способом – через совместное распитие спиртных напитков, но ведь этот способ даже в Бити раскрыл неплохой потенциал! Да и Китнисс, конечно, сложно назвать добродушной хозяйкой, потому что запертая в небольшой квартире Эвердин сходит с ума и вот-вот, кажется, соберется с силами, чтобы взять лук и перестрелять всех, кто маячит перед глазами.
Но в скором отъезде надсмотрщиков они все, конечно, не виноваты.
Пит собирает по крупицам поврежденную память. Китнисс кажется, что они блуждают по замкнутому кругу, проходя снова и снова давно пройденные этапы. Это ощущение не покидает и Хеймитча, который больше наблюдает, чем принимает участие, но которому мало нравится происходящее. Пит не помнит ничего из того, что происходило с ним после Шоу, но он уж очень хочет вспомнить это. Он настаивает на личных встречах со своими лечащими врачами (число которых, к слову сказать, с каждым днем только увеличивается). Пэйлор терпеливо принимает его у себя, но и ее терпение небезгранично. Пэйлор есть, что скрывать. К тому же, Пэйлор многое не может позволить тому, кто склонен жить прошлым, забывая про настоящее.
- Я не позволю тебе встретиться с Плутархом, - заявляет она строгим и усталым тоном, узнавая в упрямом молодом человеке не спокойного капитолийца, а именно терпеливого Пита. – Однажды я уже позволила тебе узнать многое. Я не совершу этой ошибки впредь.
Пит пытается рисовать. Поврежденная память кажется ему участком снятой заживо кожи, он не может удержаться от того, чтобы не потревожить ее вновь, пытаясь вспомнить, как и почему он нарисовал что-то. Он старается много гулять по городу, вновь ставшему знакомым, по улицам, которые оставили в его памяти след. Но то, что он ищет, вовсе не на улицах. Это что-то внутри. Что-то темное, страшное, запертое на замок, но изредка скребущееся в тяжелую дверь.