— Понимаешь ли, мамочка… Ты привыкла, что все в твоей жизни по полочкам должно быть разложено. Все запрограммировано должно быть, чтоб каждому чувству — свой отдельный файлик, а накопились файлики — папочку для них отдельную надо завести… Вот эту папочку назовем «семья», вот эту «работа», а в эту папочку плановые денежные затраты будем складировать. Это на одежду, это на летний отдых… Это не ханжество разве?
— Нет, не ханжество, Кать. Это называется жизнь обыкновенная. Нормальные люди так и живут — чтоб семья, чтоб работа, чтоб покупки планировать…
— Мам, а если компьютер зависнет? Что тогда? Если жизнь возьмет и выгонит из придуманных рамок? Вот как тебя, например? Была у тебя файловая папочка «семья» и исчезла в одночасье…
— И что? Я как жила, так и живу.
— Да ни фига ты не живешь, мам! Ты застыла в своем этом ханжестве, и не живешь уже! Ты как вот эта наша «куба» искусственная! — дернула за ветку ни в чем не повинное растение Катька. — Не цветешь, не пахнешь, без полива не засыхаешь, от чувств не умираешь… С виду все нормально, даже обмануться можно этой натуральностью, а на самом деле — облом! Даже папа не смог с тобой жить… Извини меня, конечно.
— То есть ты хочешь сказать, что я с виду только живая, что ли? А на самом деле — умерла давно?
— Да не сердись, мам! Ну чего ты… Я вовсе даже не хочу тебя обидеть. Просто отцу настоящих чувств захотелось, неуправляемых, по полочкам не разложенных. Он, кстати, тоже терпеть не мог эту твою аукубу японскую! Ну признайся — ведь ты его не любила, мам? Ты хорошей женой была, верной, правильной, заботливой, но ведь не любила?
— Не знаю, дочь… По крайней мере, я очень старалась.
— Вот-вот! А я, мамочка, не хочу жить вот так — очень стараясь. Я по-настоящему хочу. Чтоб любить! Причем любить совершенно свободно.
— То есть как — свободно? — испуганно вздрогнула Женя. — Что ты имеешь в виду? Сегодня с одним, а завтра с другим?
— Ой, ну опять ты глупости говоришь! Смешала все в одну кучу! Ты мне еще про обязательства всякие сейчас расскажи.
— Да, Кать, именно в одну кучу и смешала! Ты права! Потому что только в одной куче это должно быть — и любовь, и обязательства!
— Нет, мам. Не бывает обязательной любви. В природе ее вообще нет, понимаешь? — тоном мудрой старой учительницы тихо произнесла Катька, глядя на мать снисходительно. — Любовь, она всегда свободна. Во всем. Во всех ее проявлениях. И ханжества она тоже не выносит.
— Так… Понятно… — растерянно моргнула Женя, ежась под Катькиным снисходительным взглядом. — Это тебе Алина такие уроки жизни преподает, да?
— Господи, ну что вы все к девчонке привязались? Чего она вам сделала-то? Обычная девчонка, как все… Ну, грубоватая, может. Это да. Это в ней есть. А иногда и просто вульгарная… Но зато у нее свое мнение есть! Зато она не пресная! И мне с ней интересно дружить! А с Дашкой твоей — спортсменкой-комсомолкой-отличницей — неинтересно!
— Кать… Чего-то боюсь я за тебя… Честное слово, растерялась даже… — округлив глаза, испуганно пролепетала Женя. — Не поверишь — даже слова все из головы вылетели. Ты бы не дружила с этой девочкой, а, Кать? Так не нравится мне все это.
— Мам, скажи, ты мне веришь? Я тебе дала хоть раз повод за меня бояться?
— Да верю, верю, конечно. Просто… как не бояться-то? Времена такие страшные… В лифтах вон убивают…
— Да при чем здесь это, мам? Чего теперь, из дома не выходить? Или не жить совсем?
— Ну почему — жить, конечно. А только заигрывать со всякими там свободными отношениями тоже нельзя. Мало ли, кто там тебе попадется, в этих свободных отношениях?
— Ага. В ханжестве оно, конечно, лучше. Давай уж тогда купим еще одну аукубу искусственную, рядом с этой поставим! Для пары! Одна аукуба будет тобой, а другая — мной!
— Ой, да чего ты привязалась к бедному дереву… — безнадежно махнула рукой Женя. — Ладно, Кать, устала я сегодня. Давай потом к этому разговору вернемся, ладно? Видимо, не готова я к нему оказалась.
— Ага. Вернемся, — вставая из кресла и потягиваясь всем своим молодым и здоровым организмом, насмешливо проговорила Катька. — А ты давай, готовься. Доктора Спока почитай, дедушку Фрейда, цитатки там всякие повыписывай…
— Катя! Прекрати! Ты как со мной вообще разговариваешь?
— Ой, да ладно… Я ж так просто, прикалываюсь. Спокойной ночи тебе, мамочка.
— Да уж, будет у меня после этого разговора спокойная ночь… — проворчала Женя уже в Катькину спину. — Спокойнее некуда.
Уже лежа в простели, она никак не могла решить, что ей лучше сделать — наплакаться от души или заснуть мертвецким сном все-таки? Хотелось и того, и другого. Заснуть хотелось от усталости, поплакать хотелось от страха да от обиды на Катьку за ее ярлыки, на мать бесцеремонно повешенные. Жаль, что совместить все это нельзя. Заснуть, конечно, оно лучше б было… А с другой стороны, если накопившиеся слезы не выплакать, они вылезти могут в самый неподходящий момент, спровоцировавшись на ерунде какой-нибудь. Самой же стыдно потом будет…