Привычка жить

— О боже… — закатила к небу глаза Женя и даже всхныкнула слегка от безнадежности. — Да какое тебе дело, Юр, зачем и кому? Ну что ты меня мучаешь своей противной приставучестью? Ну выбери себе другой для любви объект, а? С меня уже достаточно, Юр… Ну за что мне наказание такое, господи… Ну почему я как следует хамить так и не научилась…

— Жень, ну что делать, если я так люблю тебя? Я уже не могу без тебя, Жень… Я все время волнуюсь о тебе, беспокоюсь.

— Ой, да пошел бы ты знаешь куда вместе со своим волнением и беспокойством? — решительно попыталась она отпихнуть его в сторону. — А ну отойди, сказала! И не подходи ко мне больше никогда! Я уже видеть тебя не могу, Юра! Меня уже колотун нервный от одного только твоего любопытного взгляда бить начинает!

— Да что я тебе сделал такого, Жень? — развернулся он ей неуклюже вслед. — Я ж это… Я чисто по-человечески. Я ж сексуально тебя не домогаюсь, чего ты?.. Я ж беспокоюсь о тебе только.

— Да отстань, зануда! — торопливо потянула она на себя ручку входной двери. — Еще не хватало, чтоб ты сексуально меня домогался! Тоже маньяк нашелся… Еще раз говорю — не подходи ко мне больше! Никогда!

— Постой, постой, Женя! Ты так и не сказала мне, кому ты шубу свою продала! — уже в спину ей отчаянно крикнул Юрик.

Но Женя уже не обернулась. «Вот же сволочь — еще и по больному месту норовит шарахнуть своими вопросами! — яростно размышляла она, перепрыгивая через две лестничные ступеньки. — Как будто я и без него не знаю, что в шубе зимой ходить лучше, чем в старом пальто… Надо же, Америку открыл! Волга впадает в Каспийское море! Так и норовит моей же шубой меня же и ударить. Еще и любопытничает так нагло — кому продала… Какое ему дело вообще? Сволочь! Беспокоится он! По-человечески! Я и без его человеческого беспокойства покинутой всеми сиротинушкой в этом пальтеце себя чувствую…»

Что ж, это и впрямь было так. Одежда, если уж честно и до конца признаваться, всегда была для нее не просто одеждой — в смысле тряпочек. Так уж получилось, что несла она в себе некий более глубокий смысл, то есть диктовала внутренний Женин по отношению к окружающему миру настрой. Хотя и говорят, что женские страдания по хорошим одежкам — всего лишь комплекс там какой-то. Или страх — черт его разберет. Не сильна была Женя в психологии. И даже мало того, что не сильна — вообще науку эту не любила и даже слегка ее побаивалась. Как-то хотелось своими собственными ощущениями в этом мире обходиться, а не чужим в самоё себя вмешательством, даже и во благо направленном. Все равно оно чужое, это вмешательство! А она сама себе не чужая, у нее свой собственный проводник в этот мир есть. Пусть слишком простой, но свой. То есть красивая, хорошо сидящая на ее ладной фигурке одежда. Ну не могла она существовать в этом мире плохо одетой, и все тут! Потому что не впускал он ее в себя, отторгал из своей гармонии, заставлял плестись понуро по пыльной обочине, если она представала перед ним некой икебаной безвкусною. И наоборот — приглашал в себя, тут же начинал делиться щедро чудными запахами, дождями да снегами, да ветрами-полетами — всем, чем сам богат был, — если ступала она в него своим внешним видом довольная. Так уж сложилось в ее жизни, что без многих вещей она могла обойтись запросто. Без еды, например, без телевизора… А вот без хорошей одежды — ну никак! Бабушка ее к этому приучила, с детства еще. Бабушка хорошо шила, и вкус имела для самоучки-портнихи очень даже отменный, можно сказать без преувеличения, талантливо-фантазийный. И в Женины детские да подростковые одежонки она эту фантазийность всю до капельки, наверное, выплеснула — каждую сшитую вещь доводила до такого «изюму», что проходящие мимо по улице дамочки оглядывались на нее завистливо. И невдомек было дамочкам, что стильная рубашечка у девушки родом вовсе не из дорогого фирменного магазина, а родом она из обыкновенного, прости господи, тикового хлопчатого наматрасника, толстого, хлопкового, бережно сохраненного бабушкой-мастерицей еще с тех времен, когда такие ткани были хоть и топорно выполненными, но настоящими по природной своей сути. Очень уж хороши были эти грубоватые тряпочки для проявления творческой фантазийности. Тем более что в те времена о фирменном изобилии и не мечталось даже. Вообще на панибратскую близость с надменным фирменным ярлыком бабушка никогда не претендовала. Отнюдь. Тут дело было уже в азарте неком — как из ничего сделать что-то. Как на пустом практически месте достичь той самой гармонии с образом, которая притягивает к себе взгляды невольно-завистливые. Хотя Женя на себе никаких таких взглядов и не замечала даже. Шла себе и шла по улице, высоко голову держала, далеко вперед смотрела. Туда. В мир. И хорошо ей было…