Остаток вечера Женя зашивала свою шубу. Стежок к стежку, стежок к стежку… Получалось хорошо, снаружи и незаметно совсем. Бабушка раньше всегда ее хвалила. Говорила — руки у нее ловкие. Закончив долгую кропотливую работу, она надела свое пострадавшее меховое сокровище, подошла к зеркалу, покрутилась перед ним кокетливо, как давеча крутилась перед восхищенным Гоги Оксанка. На душе и впрямь стало полегче, будто вернулась шуба к своей законной хозяйке. Все-таки непреодолимая эта вещь — женская зависимость от хорошей одежды! Уж если она в тебе завязалась когда-то, ничем ее не искоренишь. Как, впрочем, зависимость любую другую, основательно уже прижившуюся. У каждого она своя. У кого совсем пагубная, у кого так себе. Кто через табачный дым на мир смотрит, кто через алкоголь, а кто на сериалы чернушные телевизионные подсел. Да много их, зависимостей всяких! Может, страсть к хорошим одежкам самая среди них безобидная? Хотя о безобидности тут тоже рассуждать не приходится, вон как ее ломало в эти дни из-за отсутствия у нее любимой одежки…
От зеркала Женю оторвал телефонный звонок. Надо же — снова Оксанка. Чего у нее на этот раз? Соседка взахлеб тараторила что-то в трубку — Женя ни слова не понимала. Тем более что от волнения Оксанка опять перешла на родной диалект. Скинув с плеч шубу, Женя села поудобнее и попросила:
— Оксан! Давай помедленнее, а? Не верещи так, мембрана в телефоне лопнет! Что у тебя опять случилось?
— Да не у меня, а у тебя, Жень! Я вспомнила! Я все вспомнила! Это же просто ужасно, что я вспомнила, Жень.
— Чего ты вспомнила? Говори яснее!
— Ну, про того маньяка все вспомнила. Знаешь, будто память у меня враз открылась! Ой, будто все сначала пережила!..
— Да что, что ты вспомнила-то?
— А то! Я когда дернулась к нему со своим баллончиком и на колпачок нажала, он, знаешь, так вздрогнул от неожиданности, замахал руками и на вдохе прохрипел: — Женя…
— Не поняла… Что он прохрипел?
— Да имя твое прохрипел, господи! Вроде как возмутился, что ли… А потом так страшно рот открыл, глаза закатил и рухнул…
— Да ну, не сочиняй, Оксанка. А может, это у тебя не память открылась, а просто сон такой приснился? А что? Бывает же…
— Та шо я, совсем тупая, по-твоему? Уж и сна от яви не отличу? Нет, Жень, я теперь совершенно точно все вспомнила! Он точно твое имя назвал! Надо быстрей звонить этому… как его… Майору тому ментовскому! Ну, помнишь его? Белобрысенький такой хлопчик! Он еще сказал, что зайдет потом к тебе, поспрошает дополнительно… Звони ему срочно, Женя!
— Да ну тебя, Оксанка! Успокойся давай. Никому я звонить не буду! Зачем это?
— О господи, глупая ты какая! Надо сказать, что я все вспомнила! Звони давай!
— Да ну, Оксанка, брось… Не надо никому звонить.
— Почему?!
— Да знаешь… Еще подумает чего-нибудь.
— Господи, та шо такого он должен подумать?!
— Ну… Что я ему навязываюсь.
— Ни фига себе!.. — опешила на том конце провода Оксанка. — Как это — навязываешься? Ты что, Жень, совсем рехнулась, что ли? Он же милиционер… Как можно милиционеру навязываться? Звони давай!
— Нет, Оксанка, не буду. Зачем? Пусть человек спокойно отдыхает. У него выходной сегодня.
— А ты откуда знаешь?
— Да так, случайно просто.
— А завтра позвонишь?
— И завтра не позвоню.
— Та как же, Жень! Ничего не понимаю. Этот маньяк — он же и впрямь на тебя хотел напасть, а не на меня вовсе! Он попутал меня с тобой! Тебе что, неинтересно, что ли? Ну, ты даешь!.. Выходит, я из-за тебя пережила такое, а ты даже звонить не хочешь.
— Ладно, я подумаю, Оксан. Завтра видно будет. Не волнуйся так.
— Та какое там — не волнуйся!.. Скажешь тоже — не волнуйся! Посмотрела б я на тебя, как бы ты на моем месте не волновалась… Так будешь звонить или нет?
— Ну сказала же — подумаю! Все, Оксанка, пока! Прими валерьянки и спать ложись! Утро вечера мудренее!
Нажав на кнопку отбоя, Женя откинулась на спинку дивана, машинально водя рукой по ворсу шубы. Под пальцы попалась пуговица, потянулась на длинной ниточке, оставшись в руке. Оторвалась, стало быть. Женя поднесла ее к глазам, стала рассматривать внимательно. Господи, и зачем она трубку взяла? Не надо было! Сидела, шила себе, радовалась потихоньку, перед зеркалом вертелась. А тут — нате вам. Будто подкрался кто-то сзади, толкнул под руку — не тому, мол, радуешься ты сейчас, девушка! Прошло, мол, для тебя то время безвозвратно, когда можно было тряпочкам радоваться да тихой гармонией наслаждаться. И впрямь, слишком уж безобидной была для тебя эта зависимость, девушка!
Вздохнув, Женя снова машинально продела нитку в иголку, начала пришивать пуговицу на законное ее место. Уколов сильно палец, вскрикнула, стала смотреть, как капелька крови тут же выступила на фалангу и шустро побежала вниз. Потом слизнула ее автоматически. Тут же захотелось плакать — просто сил нет. Еще и лицо милиционера Димы вдруг перед глазами всплыло. Вот же напасть какая с этим милиционером, господи! Ей-то он зачем? У него девушка Галя есть.