Привычка жить

— Мама! Ну что ты говоришь такое? Ты что, хочешь, чтоб я тебя уважать перестала, что ли? Ну что ты такая… расквашенная вся?

— Кать… Что ты от меня хочешь? Чтоб я огнем мстительным сейчас полыхала? Чтоб обвинительную речь в суде репетировала?

— Да, хочу! Чтоб полыхала и репетировала! Чтоб мне за тебя не стыдно было.

— А сейчас, выходит, стыдно?

— Стыдно! Потому что тебе вообще все по фигу! Аукуба японская!

— Да отстань ты от меня с этой аукубой, поняла? — вдруг зло закричала на дочь Женя. — И не смей с матерью так разговаривать! Что ты вообще понимаешь? Прокурорша-обвинительница тут нашлась. Без тебя разберусь как-нибудь! Не видишь — и так мне плохо, ты еще тут…

Обиженно дернув головой и резко развернувшись, Катька гордо удалилась в свою комнату, от души хлопнув дверью. Женя вздрогнула, обхватила себя руками, подошла к окну. Декабрьский день лениво встречал крадущиеся серые сумерки, нависал тяжелым небом над праздным городом. На улице — никого. Вот и воскресенье на исходе — завтра на работу с утра. А через три дня — Новый год…

* * *

Разговор с Юрой Женя решила не откладывать. Ни на минуту. Даже собиралась домой ему позвонить, но передумала. Если жена его возьмет трубку, что она ей скажет? Здравствуйте, я та самая Женя, для которой ваш муж убийство заказал? Ну, или не убийство, просто сильный испуг — какая разница. Хотя разница, конечно же, была. И мучила эта разница ее всю ночь, никак не давая уснуть. Женя все ворочалась с боку на бок, все думала, как она этот разговор начнет.

Утром, ворвавшись прямо с улицы к Юре в кабинет, она плюхнулась в черное крутящееся кресло напротив его стола, начала медленно стягивать перчатки с рук, пытаясь поймать Юрин взгляд. Только не было взгляда. Совсем. То есть все было — и глаза открытые, на нее направленные, и лицо растерянное, и улыбка вроде была удивленная, и проплешинка — все было на своих законных местах. А взгляда не было. Размылся. Исчез, оставив вместо себя предчувствие беды. Но предчувствие — не взгляд, его в фокус не поймаешь… Слава богу, хоть голос остался.

— Жень, ты чего? Случилось что-нибудь, да? А… Шубу… ты ж сказала, что продала ее.

— Вопрос про шубу, конечно, интересный. Но я на него потом тебе отвечу, ладно? Ты мне лучше скажи — ты и впрямь хотел меня убить, Юра?

— Что? Я не понял… Что ты сейчас сказала?

— Да все ты понял, Юр, не придуривайся! Вон даже пятнами красными пошел.

Юра и правда весь покрылся пятнами, будто золотушный подросток. Сидел, вцепившись в ручки кресла, будто вот-вот собирался вскочить с места и убежать из собственного кабинета. Подальше от неприятных Жениных вопросов. Даже корпусом слегка вперед подался и шею с острым кадыком вытянул напряженно, отчего голова его стала еще больше походить то ли на тыковку, то ли на дыньку на худосочном стебельке. Да и то — не все же выдержку Джеймса Бонда имеют. Некоторые и совсем ее не имеют, особенно когда такие вот вопросы им в лоб задают.

— Жень, ты чего? С тобой вообще все в порядке? Откуда такой бред? Странные фантазии какие. Тут поневоле покраснеешь от таких странных вопросов.

Голос у Юрика был хоть и возмущенным, но абсолютно жалким. Таким жалким, что Женя вдруг увидела эту жалкость, как ей показалось, своими глазами — она была серо-прозрачного цвета, мылкая на ощупь и тряслась мелко-мелко, и все норовила спрятать поглубже в себя мордочку с маленькими круглыми глазками. И тем не менее, несмотря на серую испуганную прозрачность, назойливо лезла в глаза, будто защищая от нее своего несчастного хозяина. Будто шептала — зачем ты так… Ну сама посмотри, ну какой из него убийца? Раз уж взялась жалеть, так и жалей себе дальше… Содрогнувшись, Женя даже отвернулась к окну, чтобы не смотреть больше ни на Юрика, ни на его серую эту жалкость. Потом произнесла почти равнодушно:

— Откуда бред такой взялся, говоришь? Да так, собственно ниоткуда. Что-то пришло в голову, подумалось вдруг.

И вовсе она не хотела таких слов говорить, когда готовилась к этому разговору! Она хотела все рассказать — и про Оксанку, и про того парня-сердечника, Юриного соседа, и про его признание перед смертью, и про маму его, и про милиционера Диму… А тут вдруг — нате. Взяла и не смогла. Вот не захотелось рассказывать, и все тут. Получилось, будто и правда блажь ей дурная в голову пришла, хорошего человека порочащая…