— После тщательного и всестороннего рассмотрения кинопленки забега, — продолжал диктор, — и после опроса жокеев судейская коллегия постановляет: для протеста нет никаких оснований. Гонсалес и жокей в foul не виноваты. Результат заезда считать официальным…
Рядом со мной началось бурное веселье. Куате и остальные скакали, как обезьяны. Зрители, глядя на столь детское проявление радости с нашей стороны, тоже присоединились к нам, посмеиваясь над нами, — поддерживая криками и свистками, удвоившими наши радостные излияния. Мистер Гамбургер схватил меня за руку и бегом потащил к кругу победителей.
— Фотографа сюда, фотографа! — кричал он на ходу. — Получим премию и снимемся все вместе.
С него свалилась шляпа, которую он не стал поднимать. В порванной куртке и растерзанной на груди рубахе, галстуке на боку, с растрепанными волосами я мчался за ним, испуская непонятные вопли, которые толпа встречала смехом. Мы подбежали к кругу как раз против трибун.
— Дружище, — взволнованно крикнул Идальго, крепко обнимая меня, — ты должен был мне поверить. Мы выиграли чисто.
Я взволнованно ответил на его объятие. Обнимая своего друга, я заметил слезы в его глазах, выражение которых, впрочем, не потеряло обычной жесткости и настороженности.
Идальго сел на Гонсалеса, и мы снялись всей группой. Старая крашеная блондинка, одетая в роскошное меховое манто, вручила нам премию: чек на двадцать тысяч сто пятьдесят долларов; красотка помоложе, с наштукатуренным лицом, зелеными ресницами, фиолетовыми губами и русыми волосами, поднесла Идальго букет красных роз и звонко чмокнула в щеку. Идальго с подобающим христианину смирением подставил вторую, и красотка влепила ему еще один поцелуй. Гонсалес в торжестве не участвовал. Он посматривал то на одних, то на других, мотая головой и помахивая хвостом, как бы в нетерпении ожидая, когда же наконец его уведут в денник. Но кому-то взбрела в голову шальная мысль нацепить ему на шею венок из живых цветов. И тогда, казалось, до него как бы разом дошло все значение этого празднества. Почувствовав себя в центре всеобщего внимания, чемпион проснулся и стал отвечать на любезности собравшихся.
Да и как мог Гонсалес, от природы склонный к лицедейству, не воспользоваться столь благоприятным случаем! Начал он с того, что принялся дробно быть копытом. Публика хохотала вовсю. Гонсалесу это, видимо, пришлось по душе, и он еще больше разрезвился. Улучив момент, когда Идальго пришла в голову несчастная мысль нагнуться, Гонсалес с такой силой лягнул его копытом в зад, что бедняга перелетел через ограду. Зрители схватились за животики. Старуха в меховом манто поспешила скрыться, за ней — намазанная красотка; потом дали тягу судьи и фотографы. Мистер Гамбургер, как полагается тренеру, степенно подошел к лошади, чтобы взять под уздцы и успокоить. Гонсалес без дальних церемоний схватил его зубами за руку и принялся жевать ее, как если бы то была простая тряпка, затем поднял тренера в воздух, шмякнул об ограду, потом оземь, перевернул, выкупав в опилках, и снова встряхнул. Когда мистера Гамбургера оттащили, он походил на жертву страшного землетрясения.
Впрочем, никаких более неприятных последствий этот инцидент не имел. Идальго отделался двумя здоровенными синяками на задней части; что касается мистера Гамбургера, то, кроме покусанной руки, разорванных брюк и пиджака, других повреждений он не получил. Это не помешало тому, что потерпевшие, плача от наплыва чувств — а может быть, и от боли, — бросились мне в объятия, и потом мы все трое обнимались с Гонсалесом, и все это к вящему удовольствию фотографов и зрителей, лопавшихся от душившего их смеха.
Похвальное слово коротышкам